Книга О чем шептались фламинго - Елена Несмеянова

* * *

…Видение исчезло. Одна из птиц заговорила:

– Да, в этой истории люди не посмели подойти близко друг к другу и окунуться в сложности реальных отношений. Наверное, женщина не любила.

Рэ недовольно зашелестела:

– Любила или не любила. Кто может знать наверняка? Люди вообще странные существа, а женщины – тем более. Они мечтают об идеальном, а сами часто влюбляются в подлецов. Обожженная несчастной любовью, женщина не прогоняет из своей жизни, но и не борется за встреченного порядочного мужчину, сама предпочитая остаться для него мечтой и совершенством, боясь показать ему свои слабости, болезни, срывы, лень… Ждет неизвестно чего, а жизнь проходит. Неверие, полученное от прошлых разочарований, как месть всему свету. Она лишает влюбленного мужчину возможности ее обидеть и оставляет ему вечную тоску по себе, отнимая невольно у его жены если не милосердие и жалость, то уж снисхождение точно. Придуманный далекий образ не требует забот, терпения, не вызывает раздражения непониманием и жалобами на нездоровье, нехватку денег и сил. А жена, как всякий живой человек, нуждается во внимании и делает бытовые ошибки, которые бесят несоответствием представлениям о «прекрасной даме». Мысль «а ведь живет на свете та, которая всегда безупречна и необыкновенна>> питает ежедневную беспощадность к семейной обыденности и скуке…

Чем влюбленность отличается от любви? Влюбленный человек носит «розовые очки», объект страсти идеален для него во всех проявлениях. Любовь мудра, зряча и терпелива. Любящий видит и принимает любимого как есть, со всеми несовершенствами и слабостями, а потому желание касаться, целовать и обладать не угасает. Восхищение рождает и питает восторженную влюбленность, а любовь растет на уважении, благодарности, нежности и понимании. Жалость – спутник любви, а влюбленность требовательна и беспощадна. Влюбленность умирает, как только идеал подвергнется критике посторонних и друзей, и только любовь без раздумий изгоняет сплетников и обидчиков из замкнутого друг на друге пространства, будь то близкие друзья или родные, защищая сокровенное зрение любящего сердца, которое одно понимает невидимые миру красоту и высоту долгих и терпеливых отношений.

Угашая страсть короткой влюбленности необратима, и только любовь долго мучает, разводит и возвращает людей друг к другу бесконечно, целую жизнь и даже после нее… Чужие недостатки и слабости можно терпеть, только любя человека.

Моя героиня не встретила любовь, а влюбленности пронеслись, только ранив ее душу. Может быть, она сама не подпустила к себе любовь. Она взяла ее в нежные руки как тельце пойманной бабочки, проткнула ласково его иголкой и навеки сохранила прекрасный узор хрупких крыльев в своей мертвой коллекции несбывшегося. Убила заранее, чтобы не видеть ее старения и агонии естественной смерти. Предпочла не иметь, чтобы не потерять.

Обжегшись на молоке – дуют на воду. Так говорят люди.

Мужчина в этой истории тоже предпочел влюбленность любви. Он холил и лелеял образ, мечту, а не живую женщину со своими недостатками и слабостями. Он не поменял свою жизнь ради нее, но и не отказался от нежданного подарка близости с ней. Она дала ему шанс взять на себя ответственность за рождение их любви, а он вернулся на то расстояние, с которого влюбленность и восхищение не угасают. Просто однажды угасает сама жизнь…

Рэ замолкла. Птицы в задумчивости одинаково уложили длинные шеи на основания подобранных крыльев словно в знак всеобщего согласия, что люди часто не умеют строить и хранить любовь.

Опалённость

Фламинго плавно прохаживались, переставляя в воде свои длинные ноги. Клуб философствующих самок был в сборе. Ветер с моря смягчал зной, но не нарушал покоя озера. Разнеженные птицы смотрели на Ра, которая приподнялась над водой и подставила крылья ветру.

– Сегодня я дежурная по любви. В моей истории все живы и благородны.

Птицы заволновались:

– И неужели счастливы, наконец?

Ра усмехнулась:

– Посмотрим да рассудим.

Следуя за ветром, крыло вытянулось, потом хлопнуло по воде, которая зарябила и открыла новое видение…

Галя ехала в машине рядом с сыном, который уверенно рулил, рассказывая матери о своей замечательной жизни среди славных жизнелюбивых людей.

– Мам, представляешь, здесь постоянно живут фламинго. Мы подъезжаем к их озеру. Смотри, какая красота!

Она смотрела на восторг сына и тихо радовалась, что он вырос таким похожим на человека, которого она любит всю жизнь. Сын, взрослея, удивлял ее внутренним сходством с тем, чьим именем она его назвала. Словно имя несло некий код личности человека, которого она никогда не забывала…

Гале давно нравился парень из их школы, ушедший после восьмого класса учиться в техникум, и которого она теперь часто видела, делая домашние задания за столом, придвинутым к подоконнику, когда он с мольбертом на плече спешил к спивающемуся талантливому художнику, живущему в ее доме. Она все думала, как найти способ и смелость, чтобы первой заговорить с юношей. Однажды, когда она через оконное стекло увидела его, подходящего к подъезду, внезапно решилась. Схватила сумку, выскочила из квартиры. Словно случайно столкнулась с ним на площадке между этажами и сказала, розовея:

– Привет. А что ты делаешь в нашем доме?

Она еще больше разволновалась, когда увидела и его смущение. Он посмотрел на нее своими светлыми голубыми глазами и заговорил:

– Здравствуй, Галя. Я хожу сюда к одному художнику, он мне дает уроки живописи. А я знаю, что ты живешь в этом доме.

Галя обрадовалась тому, что он помнит ее имя и даже знает адрес. Значит, тоже обратил на нее внимание.

– Покажешь мне свои рисунки?

Парень еще больше смутился.

– Потом как-нибудь. Я еще плохо умею. Только учусь.

Галя совсем осмелела:

– А ты долго будешь заниматься?

– Часа три.

…Они стали встречаться после занятий у художника. Уходили гулять в сосновый бор и подолгу разговаривали. Галя уже любила так сильно, что ее восхищало в нем все сразу: и скромная внешность, и его увлечения, и его знания, и его рассуждения о жизни. Они даже не ходили в кино, потому что им было бесконечно интересно разговаривать друг с другом. Часто они сидели на поваленном стволе огромной сосны, и он позволял себе иногда брать в ладони ее длинную косу и прижиматься к ней щекой. Она в ответ гладила его вьющиеся кудри пшеничного цвета.