Книга Пропавшие - Джейн Кейси
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Есть ли какие-то признаки жизни? Не могли бы вы проверить, не дышит ли этот человек?
— Она холодная на ощупь… я уверена, она мертва. — «Лицо ее закройте. В глазах темно. Младою умерла она».
Лес снова поплыл вокруг, и когда на глазах у меня выступили слезы, я нащупала рукой ствол дерева у себя за спиной. Он был таким настоящим и ободряющим.
Оператор тем временем говорила:
— Хорошо, Сара, полиция скоро будет. Оставайтесь на месте и держите телефон включенным. Вам могут позвонить, чтобы уточнить направление.
— Я могу выйти к дороге, — предложила я, на меня внезапно угнетающе подействовала тишина, я с ужасом осознала, что спрятано за деревом внизу, в ложбине.
— Оставайтесь на месте, — твердо велела оператор. — Вас найдут.
Когда она отключилась, я тяжело опустилась на землю, все еще сжимая телефон, свою линию жизни. Ветерок усилился, и мне стало холодно; несмотря на куртку, я продрогла до костей и чувствовала себя совершенно опустошенной. Но это ничего. Они едут. Скоро они будут здесь. Мне оставалось только ждать.
1992 год
Через три часа после исчезновения
Я бегу на кухню, как только слышу мамин зов. Сначала пребывание в доме кажется странным — темно и прохладно, как под водой. Моим босым ногам холодно на кафельном полу. Я усаживаюсь за кухонный стол, где накрыто на двоих: для меня и для Чарли. Мама налила нам молока, и я делаю большой глоток из стоящего передо мной стакана. Сладкая прохлада скользит по пищеводу в желудок, распространяя холодок по всему телу, и я даже ерзаю от удовольствия. Осторожно, беззвучно ставлю стакан на стол.
— Ты руки вымыла?
Она даже не повернулась от плиты. Я смотрю на свои ладони. Слишком грязные, чтобы солгать. Со вздохом я встаю и иду к кухонной раковине. Минуту вода бежит по моим пальцам, потом я складываю ладони и набираю в них воды, пока она не переливается через край. Мне лень, да и мама не смотрит, поэтому я не пользуюсь мылом, хотя руки у меня липкие от грязи и пота. Вода барабанит по раковине, заглушая мамин голос. Только закрыв кран, я слышу ее.
— Я спросила, где твой брат.
Сказать правду кажется мне предательством.
— Я его не видела.
— С какого времени? — Она, не дожидаясь ответа, идет к задней двери, чтобы выглянуть на улицу. — В самом деле, ему-то следует знать, что нельзя опаздывать к чаю. Попробуй только превратиться в бунтаря-подростка, когда тебе будет столько же лет.
— Он не подросток.
— Пока нет, но иногда ведет себя именно так. Вот подожди, его отец еще узнает об этом.
Я пинаю ножку стула. Мама произносит слово, которое, я думаю, не предназначено для моих ушей, я его запоминаю, хотя знаю, что мне категорически нельзя его повторять — во всяком случае, при ней. Она возвращается к плите, быстро, со злостью накладывает мне запеченного картофеля. Некоторые ломтики соскальзывают с противня и падают на пол, и мать со стуком бросает ложку. На поданной мне тарелке еда навалена грудой. На меня таращатся два яйца, блестящие от масла, рядом с ними гора картофеля, балансирующая, как в игре в бирюльки. Я осторожно вытаскиваю снизу один ломтик картофеля и втыкаю острый конец в круглое, дрожащее яйцо. Желток вытекает на тарелку, смешиваясь с кетчупом, извилистой полоской которого я поливаю всю еду. Я ожидаю, что мне велят выйти из-за стола, раз я играю с едой, но мама оставляет меня есть в одиночестве, и я слышу, как она выходит из дома и зовет Чарли. Я роюсь в груде картофеля, жую, и этот звук слишком громок в тихой кухне. Я ем, пока не начинает болеть желудок, пока не устают челюсти. Когда мама возвращается, мне кажется, ее возмутит еда, оставленная мной на тарелке, но она выбрасывает все в помойное ведро и ничего не говорит.
Я по-прежнему сижу за столом, осоловевшая от еды, когда мама идет в коридор, чтобы позвонить моему отцу. В ее голосе прорывается тревога, тревога, заставляющая меня занервничать, хотя неприятности не у меня.
Стрелки кухонных часов скользят по циферблату, а Чарли так и не появляется, и мне становится страшно. И почти против воли, сама толком не зная почему, я ударяюсь в слезы.
В итоге лучшим силам Суррея понадобилось довольно-таки много времени, чтобы найти меня. Сидя спиной к дереву, я наблюдала за блекнувшим цветом неба, по мере того как солнце скользило к горизонту. Тени удлинялись и собирались вокруг меня. Под деревьями становилось темно и холодно. Я обхватила руками тесно сжатые колени в попытке сохранить тепло. Едва ли не каждую минуту я смотрела на часы без особой на то причины. Оператор не сказала точно, сколько времени потребуется полиции, чтобы добраться сюда. Да и какая разница. Можно подумать, будто меня ждали где-то в более интересном месте.
На самом деле я не считала, что убийца Дженни вернется в этот тихий лесной уголок, но сердце у меня все равно начинало колотиться при каждом внезапном шорохе или едва заметном движении. Чуть слышные звуки вокруг сообщали о присутствии животных, я не видела их, и они занимались своими делами, совершенно равнодушные к моему присутствию, но от каждого шелеста сухих листьев я нервно вздрагивала. Видимость составляла всего несколько ярдов, так как в этой части леса деревья росли очень густо, и трудно было отделаться от покалывания в затылке, говорившем, что за тобой наблюдают…
В общем и целом я с огромным облегчением услышала в отдалении голоса, сопровождаемые бормотанием и треском полицейских раций. Я поднялась, сморщившись от боли в распрямляющихся затекших конечностях, и закричала:
— Сюда!
Я замахала руками над головой, включив экран мобильника, чтобы привлечь их внимание. Наконец я их увидела, двоих, они целеустремленно двигались между деревьями, специальные куртки светились в сумерках. Это оказались двое мужчин: один коренастый средних лет, другой помоложе и постройнее. Коренастый шел первым и, сразу стало ясно, являлся старшим.
— Вы Сара Финч? — спросил он, слегка споткнувшись на подходе ко мне. Я кивнула. Он остановился, упершись руками в колени, и опасно раскашлялся. — Далековато от дороги, — объяснил он наконец сдавленным голосом, потом выкашлял что-то неописуемое и сплюнул себе под ноги. — Не привык ко всем этим упражнениям.
Достав носовой платок, он вытер пот с трясущихся щек, испещренных ниточками лопнувших сосудов.
— Я констебль Энсон, а это констебль Макэвой, — сказал он, указывая на коллегу.
Констебль Макэвой застенчиво мне улыбнулся. При ближайшем рассмотрении он оказался совсем молоденьким. Они до странности не подходили друг другу, и я невольно задалась вопросом, не относящимся к делу: какие у них могут быть общие темы для разговоров?
Энсон отдышался.
— Хорошо, так где же тело, которое вы нашли? Мы должны проверить, прежде чем сюда явится остальная группа. Не думайте, что мы считаем вас ненормальной, которой больше нечего делать, как развлекаться, названивая на три девятки. — Он помолчал мгновение. — Вы даже не представляете, сколько таких людей.