Книга Созвездие мертвеца - Леонид Могилев

— Ты ремень когда сменишь, мальчонка? Хочешь догробить машину?

— Да протянет он еще. Чай, при Советах сделан. Он же вечный.

— Не говори ерунды.

— Где я тебе возьму ремень?

— Тогда вообще не езди.

— Форс-мажор. Человеку помогаем, Станислав.

Первая комната, она же кухня, не просто опрятна, а стерильна. Вторая, где широкий топчан, дубовый круглый стол, бюро, пишущая машинка на столе и пачка бумаги. Наверное, мемуары пишет полковник. Костя Желнина уложил, раздел до трусов, снял бинт, осмотрел шов, удовлетворенно хмыкнул. Вышел во двор, вернулся с сумкой.

— Здесь все, что нужно для выздоровления. Давай-ка, брат, повязку поменяем.

Еще через полчаса Костя уехал, пообещав быть дня через полтора. Желнин остался наедине с «полковником».

Старик спал на кухне, на раскладушке. В доме было тепло, опрятно и спокойно. Желнин уснул уже под утро, когда первый свет, колдовской и странный, подкрался к окну и проник внутрь. Можно было рассмотреть уже стволы деревьев и кроны, край неба безоблачного и пока невнятного, как и все, что различалось за окном.

— И никаких фонарей, — сказал он вслух и тут же мгновенно уснул.

Старик Станислав оказался молчуном. Выполняя указания Малахова, написанные на бумажке и прокомментированные Костей, в строго определенное время кормил Желнина кашей, йогуртами и кефиром, которые оказались в сумке вместе с бинтами, медикаментами и прочим необходимым.

— Как вас по отчеству-то?

— Станислав, я, Серега, Станислав. Послушай-ка вот приемник. Музыку, известия последние. А я постучу немного. Не возражаешь?

— Мемуары?

— Мемуары.

— Хотите, помогу? Я ведь журналист.

— Да я сам как-нибудь.

Повертев колесико настройки «Альпиниста» и не обнаружив в новостных блоках ничего заслуживающего внимания, Желнин решил отдыхать. Отыскав радио «Парадиз», он так и не менял волну несколько последующих дней, слушая музыку, областные новости, изредка отвлекаясь на рекламу, которую эти ребята умудрялись делать с «человеческим голосом». Раз в два дня приезжал Костя, наконец, появился сам Малахов, остался доволен Желниным, разрешил есть не только курицу, но и котлетки, которые Станислав мастерски приготовил тут же.

— Через два дня можно выписывать, — то ли обрадовал, то ли озадачил он Сергея.

— До дому-то отвезете?

— До какого дома, дружок?

— До моего.

— Про дом забудь. Иначе окажешься снова у нас и с нами. Ляжем аккуратно на столы. Тебе какой диагноз более интересен? Множественные ушибы? Проколотая шилом печень? Яд?

— А как же мне жить-то теперь?

— Пока тут поживешь. С месяц. Потом денег тебе дам и уезжай из области. Есть куда ехать?

— Да как же так?

— Да так вот как-то. Чего натворил, дружок?

— Ничего.

— А если вспомнить?

— Совсем ничего. Давно живу как зверушка. Рекламу пишу, передовицы. Деньги изредка платят.

— Значит, не совсем как зверушка.

— Вы бы не могли позвонить по одному телефону?

— Не мог бы. Через месяц вывезем тебя отсюда, на поезд посадим, только на другой какой-нибудь станции, — и привет. Тот, кто ночью укол делал студенту, потом приходил на опознание трупа как официальное лицо.

— А кто опознал?

— Были люди. Случайность дикая и работа не аккуратная. Человек этот, кстати, уже уехал. Далеко. Ты, скажем, по своей профессиональной привычке расследование какое-нибудь затеешь. В городе покажешься. Так знай, что это ты нас с Костей на столы в морге укладываешь. Так что подумай прежде. А потом оно как-нибудь все уляжется.

— А вы-то зачем мне помогаете?

— Ты про клятву Гиппократа слыхал чего?

— А другого ничего не скажете?

— Всенепременно. Не люблю я вашу братию. А больше всего не люблю, когда во вверенное мне заведение проникают по ночам злодеи.

— Кто они?

— Почем я знаю? Но отношение к власти имеют самое прямое. И вот что. Ровно месяц не пить алкоголя и не есть острого и жирного. Потом можно все.

— Да вы говорили уже.

— А ты еще послушай. Власть-то она неоднородная — одни гробят, другие спасают. Велено тебя сберечь. А кем — потом узнаешь. Если доживешь. А благодетель тебя сам найдет. Не сомневайся.

Потом на кухне спасители выпили на троих бутылку коньяка, и без всякого страха Малахов сел за руль. Желнин видел в окно, как «Москвичок» весело катился по заснеженной дороге.

Станислав вскоре снова сел за машинку и застучал. Мягко, негромко, будто пальцы у него были поролоновые.

Через неделю Желнин ходил уже вовсю по дому, во двор выбирался в Станиславовой телогрейке, дышал свежим воздухом. Двор небольшой, сарайка, дрова в поленнице и три сосновых кругляка. Пахло, топор на чурочке, собачка Жанна. Станислав каждое утро убирал снег, топил печь, готовил еду и по-прежнему молчал. А Желнин тем временем стал скучать, и ему становилось страшно из-за неопределенного будущего и обидно. Да и ехать-то ему было в общем-то некуда.

Затем настал чудесный день, когда приехал Костя и снял шов. Желнин был свободен.

Родная сестра его жила в Петербурге. Ехать следовало туда. Не числясь в реестре живых, он мог быть обнаружен в Северной столице, за две тысячи верст от места какого-то невольного прегрешения, чисто случайно, но вероятность такой случайности была ничтожной. Естественно, предполагалось, что Желнин не будет сотрудничать под своей настоящей фамилией в средствах массовой информации. При достаточной осторожности и сноровке он мог бы зарабатывать на жизнь прежним ремеслом, однако следовало поискать что-то другое. Насколько знал Сережа Желнин, сестра Маня была в данное время в разводе. Она погружалась в это состояние примерно раз в полтора-два года и долго в нем не задерживалась, так что месяц-другой у него имелись. Однокомнатная квартира на Мичуринской. Главное было — аккуратно выбраться отсюда. Не засветиться по-глупому. Это значит — ни в коем случае не появляться не только дома, но и в городе вообще.

Ровно месяц прошел с того дня, и в день влюбленных, когда сретенские морозы заставили Станислава изрядно поработать с печью, а снег снаружи, густой, сухой и резкий, предполагал уже настоящую пургу, редактор уездной газеты Сергей Сергеевич Желнин, как бы и не существующий вовсе, крутил колесико настройки приемника и услышал вдруг совершеннейшую дичь. Девушка-ведущая, прежде чем перейти к ненавязчивому общению с любителями популярной рок-группы, ненароком припомнила еще и его, Серегу, сказав, что она его хорошо знала и скорбит и что вообще напасть такая и прочее. И тут Сереге стало обидно. Вначале занятно, а потом обидно.