Книга Бог - мой приятель - Сирил Массаротто

— Какой еще рай?

— Как это «какой»? Надеюсь, он существует?

— Нет.

— Что значит «нет»?

— «Нет» — это модальная частица, выражающая отрицание. «Нет» значит, что рая не существует.

— Спасибо, понял. Но почему ты заявляешь об этом так цинично? Хочешь испортить мне настроение?

— А на что ты вообще рассчитывал? Что после смерти у тебя прорежутся крылышки и над головой засияет нимб? Что ты преспокойненько переселишься на небеса, где тебя радостно встретят Колюш с Наполеоном, а старина Раймю предложит в картишки перекинуться? Ничего подобного.

— Значит, после смерти ничего не будет?

— Почему же, будет. Будет Вопрос.

— Какой еще вопрос?

— Выслушай меня внимательно, потому что я собираюсь сообщить тебе нечто очень важное. Самое главное.

— Божественный секрет?

— Можно и так сказать. Ты готов?

— Весь внимание.

— Тогда слушай. После смерти ничего нет, ни рая, ни ада — ничего. Но в самый момент смерти кое-что все же происходит. С последним ударом сердца все люди видят меня. Они убеждаются в моем существовании, и я задаю им свой Вопрос.

— Какой именно?

— Не «какой именно», а Вопрос. Единственный важный вопрос.

— Задай мне его сейчас!

— Нельзя. Ты ведь пока умирать не собираешься?

— Тебе виднее.

— Уверяю, с тобой это еще не скоро случится.

— Но раз я такой особенный, что ты выбрал меня еще при жизни, то, думаю, я все смогу понять!

— Нет. Обещаю, что причину, по которой я выбрал именно тебя, ты успеешь узнать еще до смерти, но вот Вопрос я задам только тогда, когда твое сердце окончательно перестанет биться. В этом ты ничем не будешь отличаться от остальных людей. Ведь только тогда ты будешь к нему готов. До скорого!

Я расстроился из-за рая, но Бог так помог мне с Алисой, что сердиться на него совершенно невозможно. А его история с Вопросом прямо-таки не выходит у меня из головы. Все-таки моя жизнь сильно изменилась, с тех пор как мы познакомились. Я имею в виду — внутренняя жизнь.

* * *

Вчера она приходила снова, а сегодня осталась до закрытия магазина. Потом мы поехали к ней. Дома, ни слова не говоря, она взяла меня за руку и потянула в спальню. Там я ее раздел — руки у меня немного дрожали, хотя холодно не было, — и мы занялись любовью. Мы занимались любовью совсем не как в книжках или в кино, а именно так, как ею обычно занимаются с кем-то впервые. В таких случаях оба немного нервничают, боятся потерять ритм, не угадать желания партнера, не удовлетворить их, стараются ни о чем не думать, но при этом думают о тысяче вещей одновременно, и движения от этого становятся немного неуклюжими. Я был полностью сосредоточен на том, чтобы не слишком торопиться, действовать уверенно, не допускать неловких пауз, и вдруг почувствовал, что во всем этом есть нечто особенное, что-то такое, чего я раньше ни с кем не испытывал. Движения те же, но значат они совершенно иное, сердце бьется не быстрее, а сильнее, рука ласкает, как и прежде, но излучает больше тепла. Наконец наступил момент наслаждения. Оно накрыло меня с головой, и это невозможно описать. На несколько секунд я перестал ощущать свое тело, перед глазами поплыл туман, а в ушах зазвенело. Я утратил все мои чувства. Осталось одно наслаждение и ничего больше.

Теперь я знаю точно: если у людей и есть шестое чувство, то это не что иное, как чувство наслаждения. И именно оно управляет пятью остальными. Оно использует их, чтобы родиться, убивает их, чтобы жить, и воскрешает вновь перед тем, как угаснуть.

Наша первая ночь была фантастической. Честно. Последующие были не менее потрясающими, мы просто не могли остановиться. Точнее, остановиться не могла Алиса, а я лично, прожив в этаком бешеном ритме три дня, немного подустал и, как бы это выразиться, слегка вышел из строя. Но я заранее все предусмотрел и на всякий случай запасся в секс-шопе специальным возбуждающим гелем, который нахваливали все клиенты. Когда она намекнула, что не прочь заняться этим в третий раз подряд, я понял, что сам не справлюсь. Тогда я отправился в ванную, где был припрятан тюбик, и, уединившись там, начал аккуратно втирать гель, строго следуя инструкции…

— Ну что, Казанова, выдохся?

— Господи, пожалуйста, только не сейчас!

— Прости, не смог сдержаться!

— Ага, умора! Ты разве не видишь, что все испортил? Ты меня сбил, а Алиса ждет, между прочим!

— Поверь, мне искренне жаль, но согласись, хорошая шутка стоит того, чтобы ради нее чем-то пожертвовать.

— Еще бы… Вот только почему-то весь смех достается тебе, а отдуваюсь я один…

— Ну хочешь, я все исправлю? Стоит мне пальцами щелкнуть — и будешь у меня как огурчик!

— Нет уж, спасибо, хватит с меня на сегодня. А то еще подсматривать примешься, старый развратник, знаю я тебя! Не дождешься!

Он улыбается мне на прощанье, делает взмах рукой, и вот я снова нагишом стою в ванной, держа в руках тюбик с гелем, и только тут понимаю, насколько смешон. Я понимаю, что больше не смогу заниматься любовью с Алисой сегодня. Надо поскорее выдумать какой-нибудь предлог. Тем более она уже зовет меня.

— Что ты там делаешь? Я жду!

— Уже иду! Вот только приму аспирин, а то что-то голова разболелась. Неважно себя чувствую, заболеваю, наверное…

Год первый

Ну, вот мы и решились. Сегодня переезжаем. Ни ко мне и ни к ней, а в нашу общую квартиру. Не такой уж это и большой шаг, если учитывать, что мы жили вместе практически с самого начала. Но если для меня это всего лишь логическое продолжение наших отношений, то для нее это значит намного больше. Ей, похоже, пришлось для этого преодолеть в себе целую пропасть страха. Она мне об этом не говорила, но написала в письме. В небольшой записке, которые она по утрам часто оставляет мне на тумбочке, потому что писать у нее получается лучше, чем говорить.

«Родной мой, для большинства людей влюбленность — награда, бесценный дар, неожиданное счастье. Для меня же полюбить кого-то, не будучи уверенной во взаимности, — настоящее мучение, невыносимая пытка. Говорят, что у влюбленных вырастают крылья — у меня же на сердце камень, который тянет меня в бездонную мрачную пучину страха и неопределенности. Пожалуйста, люби меня. Я должна это слышать и видеть все время, каждый день, каждый час. И не сердись на меня. Мне понадобится время, чтобы сказать, что и я люблю тебя».

Мне было совсем не сложно признаваться ей в любви, это выходило само собой… Я даже начал удивляться, потому что никогда раньше не считал себя мастером по части ухаживаний и выражения чувств. Но с Алисой все было иначе. В первый раз я сказал ей о том, что люблю, через две или три недели после нашего знакомства и с тех пор не переставал повторять свои слова. После той записки я стал их произносить гораздо чаще и так разошелся, что уже не мог остановиться. Я признавался ей в любви, когда мы просто шли по улице, держась за руки, когда целовались, когда занимались любовью и когда нам было нечем заняться. Я признавался ей в любви, когда не находил других слов и когда казалось, что между нами уже все сказано. Я заполнял своими признаниями малейшие паузы и читал ответную любовь в ее глазах. Я видел, что она постепенно оттаивает, и каждый раз, когда я говорил «я люблю тебя», лицо ее озарялось улыбкой, она трогательно гладила меня по щеке обратной стороной ладони или сворачивалась клубочком у меня на коленях. И вот в один прекрасный день, спустя почти три месяца, она наконец сама сказала мне это. Мне показалось, что слова слетели с ее губ сами, помимо ее воли. От неожиданности она немного подалась назад, а потом прижалась ко мне, словно ища защиты, и мы долго стояли так, обнявшись и чуть дыша от волнения. Тогда же я предложил вместе снять квартиру, и она в ответ потерлась щекой о мою грудь, говоря «да».