Книга Конформист - Альберто Моравиа
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Не зная, как объяснить свое появление на кухне, Марчелло подошел к кошке, наклонился и погладил ее по спине. Кошка, не переставая лакать молоко, замурлыкала. Кухарка встала и закрыла дверь. Потом открыла холодильник, достала оттуда тарелку с куском пирога, поставила ее на стол и, пододвинув стул, спросила Марчелло:
— Хочешь кусок вчерашнего пирога?.. Я его оставила специально для тебя.
Марчелло, не говоря ни слова, отошел от кошки, сел и начал есть пирог.
Горничная сказала:
— Не понимаю я некоторых вещей… у них столько времени в течение дня, столько места в доме, а они ссорятся именно за столом, в присутствии ребенка.
Кухарка нравоучительно заметила:
— Когда нет желания заниматься детьми, лучше их и не рожать.
Горничная, немного помолчав, добавила:
— Он по возрасту ей в отцы годится… понятно, что между ними нет согласия.
— Если б только это. — отозвалась кухарка, бросив тяжелый взгляд в направлении Марчелло.
— И потом, — продолжала горничная, — по-моему, этот человек — ненормальный.
Марчелло, услышав эти слова, хотя и продолжал не спеша доедать пирог, навострил уши.
— Она тоже так думает, — продолжала горничная. — Знаешь, что она мне как-то сказала, когда я раздевала ее перед сном? "Джакомина, когда-нибудь мой муж убьет меня". Я ей ответила: чего синьора ждет, чтобы его оставить? А она.
— Тс-с, — прервала ее кухарка, указывая на Марчелло.
Горничная поняла и спросила мальчика:
— Где папа и мама?
— В комнате наверху, — ответил Марчелло. И вдруг, под влиянием непреодолимого импульса, сказал: — Это правда, что папа ненормальный. Знаете, что он сделал?
— Нет, а что?
— Он убил кошку, — ответил Марчелло.
— Кошку? Как это?
— Из моей рогатки… я видел, как в саду он следил за серой кошкой, гулявшей по стене… потом взял камень, выстрелил в кошку и попал ей в глаз… кошка упала в сад Роберто, я потом пошел посмотреть и увидел, что она мертва. — Говоря, он все больше воодушевлялся, хотя и не оставлял тона наивного рассказчика, который искренне и простодушно повествует о некоем преднамеренном преступлении, свидетелем которого стал.
— Подумать только, — сказала горничная, скрестив руки, — человек в таком возрасте, синьор, берет рогатку сына и убивает кошку! Надо ли сомневаться, что он ненормальный?
— Кто дурно относится к животным, тот плохо относится и к людям, — произнесла кухарка. — Все начинается с кошки, а кончается убийством человека.
— Почему? — сразу спросил Марчелло, оторвав глаза от тарелки.
— Так говорится, — ответила кухарка, приласкав его. — Меж тем, — добавила она, обращаясь к горничной, — это не всегда верно: тот тип, что убил столько народу в Пистойе, я прочла в газете, знаешь, что он сейчас делает в тюрьме? Завел себе канарейку.
Пирог был съеден. Марчелло встал и вышел из кухни.
Летом, у моря, ужас перед неизбежностью, о которой так просто сказала кухарка: "Все начинается с кошки, а кончается убийством человека", постепенно изгладился из души Марчелло. Он еще часто думал о непостижимом и безжалостном механизме, куда в течение нескольких дней была вовлечена его жизнь, но уже с меньшим страхом, воспринимая случившееся скорее как сигнал тревоги, а не как окончательный приговор, чего он какое-то время боялся. Проходили дни, залитые палящим солнцем, напоенные запахом соли, заполненные различными открытиями и развлечениями. И каждый проходящий день казался Марчелло победой, не столько над собой, ибо он никогда не чувствовал своей непосредственной, умышленной вины, сколько над темной, пагубной, коварной и чуждой силой, окрашенной в мрачные тона несчастья и неотвратимости, — именно эта сила, почти против его воли, вела Марчелло от уничтожения цветов к избиению ящериц, а от него — к попытке убить Роберто. Он по-прежнему ощущал ее молчаливое и грозное присутствие, но она уже не давила, как прежде. Как случается порой в кошмарах, когда, испугавшись какого-нибудь чудовища, человек пытается избежать опасности, притворившись спящим, тогда как на самом деле все происходящее — сон, так и Марчелло, не имея возможности устранить эту силу окончательно, старался как бы усыпить ее, изобразив беспечное забытье, от которого на самом деле был еще далек.
Это лето было одним из самых беззаботных, а может, и самых счастливых в жизни Марчелло, это было последнее лето, когда он еще оставался ребенком, не испытывая никакого отвращения к детству и никакого желания стать взрослым. Отчасти его состояние объяснялось естественной склонностью возраста, но также и желанием любой ценой вырваться из злосчастного круга дурных предзнаменований и роковой предопределенности. Но время от времени внезапно возникшее, мучительное воспоминание о мертвой кошке, распростершейся среди белых и лиловых ирисов в саду Роберто, свидетельствовало о нарочитости и искусственности такого беззаботного поведения. Воспоминание это пугало Марчелло, как пугает должника собственная подпись под документом, удостоверяющим его долг. Ему казалось, что смерть животного наложила на него какие-то неведомые и страшные обязательства, от которых рано или поздно, но ему было не уйти, даже если бы он скрылся под землей или пересек океаны, чтобы замести следы. В такие минуты он утешался тем, что прошел месяц, второй, третий, скоро минует год. В сущности, самое главное — не разбудить чудовище и протянуть время. К тому же приступы отчаяния и страха были редки, а к концу лета прекратились вовсе. Когда Марчелло вернулся в Рим, от эпизода с кошкой и предшествовавших ему событий у него осталось смутное, почти стершееся из памяти воспоминание. Словно то, что он пережил, случилось в другой жизни, с которой его связывали отношения легкие и необязательные.
Забыть случившееся ему помогло и возбуждение, связанное с тем, что по возвращении в город он впервые пошел в школу — прежде Марчелло учился дома. Все было новым — друзья, учителя, классы, расписание, в этой новизне, проявлявшейся по-разному, просматривалась идея порядка, дисциплины, совместных занятий, и это нравилось Марчелло после хаоса, отсутствия правил и одиночества, царивших в родительском доме. Школа была похожа на пансион, о котором он когда-то мечтал, но без принуждения и рабства. В школе было много приятных моментов и отсутствовали те, что делали бы ее похожей на тюрьму. Марчелло быстро заметил в себе пристрастие к школьной жизни. Ему нравилось вставать утром по часам, быстро умываться и одеваться, аккуратно заворачивать книги и тетради в клеенку, перехваченную резинкой, и спешить по улицам в школу. Ему нравилось врываться с толпой приятелей в старую гимназию, бежать во всю прыть по широким грязным лестницам, по убогим, звучным коридорам и замедлять свой бег уже в классе, между стоящими в ряд скамьями, перед кафедрой. Особенно ему нравился заведенный на уроках порядок: появление учителя, перекличка, опрос, состязание с приятелями при ответах на вопросы, победы и поражения в этом состязании, спокойный, бесстрастный голос преподавателя, само, такое характерное, устройство классной комнаты — ученики, объединенные общим стремлением к знаниям, сидящие рядами перед учителем. Между тем Марчелло был учеником посредственным, а по некоторым предметам и просто одним из последних.