Книга Записные книжки - Уильям Сомерсет Моэм

Есть два вида дружбы. В основе одного лежит животная притягательность. Друг нравится не за особые свойства или таланты, а потому что к нему тянет. «C'est mon ami parce que je l'aime parce que c'est mon ami».[2]Это чувство безрассудное, неподвластное уму; вполне вероятно, что, по иронии судьбы, испытываешь тягу к человеку, совершенно того не достойному. Этот вид дружбы, хотя и не замешанный прямо на половом влечении, на самом деле сродни любви: он возникает похожим образом; не исключено, что и угасает он так же, как любовь.

Второй вид — это дружба интеллектуальная. Вас привлекают таланты нового знакомого. Его идеи вам непривычны; он видел те стороны жизни, о которых вы не имеете понятия; его жизненный опыт повергает вас в изумление. Но бездонных колодцев не бывает, рано или поздно друг исчерпает свой запас; и тогда наступит решающая для дружбы минута. Если ему больше нечем поделиться из прочитанного или из собственного опыта, то он уже не способен ни развлечь вас, ни возродить интерес к себе. Колодец вычерпан, и опущенное в него ведро возвращается порожним. Вот почему теплые отношения с новыми знакомыми легко завязываются, но так же легко и рвутся; кроме того, поняв, что восторгался недостойным восхищения предметом, человек испытывает разочарование, перерастающее в презрение и неприязнь. Бывает, что по той или иной причине по-прежнему часто видишься с этим приятелем. Тогда, если сумеешь воспользоваться достоинствами недавнего знакомца, то можно обратить общение с ним себе во благо: встречаясь через достаточно длительные промежутки времени, дать ему возможность набраться свежих впечатлений и запастись новыми мыслями. Постепенно разочарование его ограниченностью сгладится, привыкнув, станешь снисходительным к его недостаткам, и такая необременительная дружба может длиться долгие годы. Если же, исчерпав запас благоприобретенных знаний приятеля, обнаружишь в нем кое-что сверх того: характер, тонкость чувств и живой ум, — дружба окрепнет и превратится в связь, по-своему не менее восхитительную, чем та, другая дружба, основанная на физическом тяготении.

Вполне можно себе представить, что объектом дружбы обоих видов может стать один и тот же человек; это был бы идеальный друг. Но что толку мечтать о несбыточном. Иное дело — тот нередкий случай, когда с одной стороны возникает животная тяга, а с другой — интеллектуальный интерес; тогда неизбежен разлад.

В молодости дружбе придается большое значение, и всякое новое знакомство становится увлекательным приключением. Не помню, кто именно навел меня на эти путаные размышления, но поскольку в ранней молодости мы склонны делать обобщения на основе единичных впечатлений, я подозреваю, что моя тяга к какому-то знакомцу осталась безответной, а некто другой, чей ум меня заинтересовал, не оправдал моих надежд.

* * *

На мой взгляд, в повседневной жизни философия годится лишь на то, чтобы помогать нам спокойно встречать неизбежное. Доказывая полезность действия, которое мы вынуждены предпринимать даже и против собственной воли, она немного сглаживает эту неприятную необходимость. Философия помогает нам сохранять душевное равновесие при совершении того, что совершать не хочется.

В любовных отношениях полезна воздержанность. Никто из нас не способен любить вечно. Любовь только крепнет и длится дольше, когда возникают препятствия для ее удовлетворения. Если утолить свою страсть влюбленному мешают разлука, недоступность объекта любви, его капризы или холодность, пусть немного утешает мысль, что когда его желания осуществятся, восторг будет сильнее. Но если помех не существует, то, повинуясь самой природе любви, влюбленный и не подумает проявить благоразумие; наказанием ему станет пресыщенность. А дольше всех длится любовь безответная.

* * *

Не приходится сомневаться в том, что многими своими добродетелями мы обязаны христианству, но не менее верно и то, что мы обязаны ему и некоторыми пороками. Любовь к самому себе есть главная движущая сила любого поступка, основа человеческого характера; естественно предположить, что эта любовь к себе — залог самосохранения человека. Но христианство провозгласило ее пороком. Христианину положено любить, радеть и печься не о себе, но лишь о своей душе, и требование вести себя вопреки собственной природе приучило человека к лицемерию. Когда он сам повинуется своим инстинктам, в нем возникает чувство вины, а когда им повинуются другие, пусть и без ущерба для него самого, в нем просыпается обида. Если бы эгоизм не считался пороком, то от него испытывали бы не больше неудобств, чем от закона всемирного тяготения; никто не ждал бы от сограждан действий, противоречащих их собственным интересам; каждому казалось бы вполне разумным, что они ведут себя эгоистично; тем более что им на самом деле это очень свойственно.

* * *

Полезное правило: не спрашивать с человека более того, что он может дать без каких-либо неудобств для себя.

* * *

Вера в Бога покоится не на здравом смысле, логике или доказательствах, а на чувствах. Существование Бога невозможно доказать, равно как и опровергнуть. Я не верю в Бога. У меня нет потребности в таком понятии. Загробная жизнь мне представляется невероятной. Угроза грядущего наказания кажется отвратительной, а обещание блаженства в награду — нелепым. Я убежден, что после смерти прекращу свое существование — вернусь в землю, из которой вышел. Однако вполне могу себе представить, что когда-нибудь в будущем я уверую в Бога; но, как и теперь, когда я в него не верю, это произойдет не в итоге размышлений или наблюдений, а только по велению чувства.

* * *

Если вы признаете существование Бога, то мне тогда непонятно, что мешает вам поверить в воскресение Христа; а если вы допускаете существование сверхъестественного, то мне тогда непонятно, зачем вы пытаетесь ограничить его какими-то рамками. Ведь в таком случае чудеса католической церкви не менее достоверны, чем чудеса Нового Завета.

Доказательства, приводимые в подтверждение истинности одной религии, очень похожи на доказательства, подтверждающие истинность любой другой веры. Удивительно, но христианина ничуть не смущает соображение, что, родись он в Марокко, он стал бы магометанином, а на Цейлоне — буддистом; и христианство представлялось бы ему столь же нелепым и явно противоречащим истине, какими эти религии представляются христианину.

* * *

Профессор гинекологии. Первую лекцию он начал так: «Господа, женщина есть животное, которое мочится раз в день, испражняется раз в неделю, менструирует раз в месяц, дает приплод раз в год и совокупляется при любой возможности».

Мне показалось, что он довольно складно построил фразу.

1896

Не думаю, что кто-нибудь на самом деле руководствуется в жизни своими философскими взглядами; в них лишь отражаются его желания, порывы и слабости. Как-то вечером я беседовал с Б., и он, разговорившись, описал мне те принципы, которые он для себя разработал, чтобы придать смысл своему существованию.