Книга Иван Калита - Максим Ююкин

— Не молви так много, отче, — стараясь скрыть свое волнение, произнес Иван и заботливо оправил одеяло. — Тебе покой потребен. Не волнуйся: что бы господь мне ни сулил, честь рода нашего я не замараю.

— Я знаю, знаю... — отозвался Данило Александрович, и в его глазах неожиданно вспыхнули радостные огоньки. Он шутливо похлопал сына по колену. — А все же, что ни говори, не впустую аз, многогрешный, землю-то топтал, а! Что была Москва, когда я здесь сел, — так, скареднейший городишко, почти что село! А ныне сие княженье не из последних на Руси! И Коломной теперь володеем, и Переяславлем. Последнее, положим, не моя заслуга, да ведь важно-то дело!.. Женить вот вас не успел — сие мне пуще всего досадно. Сколько сынов, а ни одного внука увидать не пришлось. Да что уж тут поделаешь! — Князь Данило откинулся на подушки и устало прикрыл глаза. — Ладно, ступай, сынок, что-то я уморился, — ослабевшим голосом проговорил он.

Больше увидеть отца живым Ивану было не суждено.

Чувствуя, как глаза защипала соленая влага, Иван поднялся и вышел из горницы: лучше скоротать вечер за беседой, чем в одиночестве ворошить опавшие листья воспоминаний. Под дверью Юрьевой светлицы протянулась тонкая бечева света; значит, брат еще не лег. Обрадованный Иван дернул на себя витую ручку и услышал раздраженный голос Юрия:

— Ты что, перечить мне вздумал, холоп?! Супротив господина идешь?

— Я твой верный слуга, княже, — с достоинством ответил звучный густой голос, по которому Иван сразу узнал тысяцкого Протасия Вельяминова, — и повеление твое исполню...

— Так в чем же дело?! — крикнул князь.

— ...Токмо негожее ты замыслил, господине. Родитель твой, упокой, господи, его душу, шесть лет держат Константина Романыча в чести великой и не токмо на живот его не умышлял, но даже и к крестному целова-нью не принуждал, желая, чтобы князь принес оное по своей доброй воле.

— Вот мы и увидели, какова эта воля! — насмешливо заметил Юрий и со значением, роняя слова, будто камни, добавил: — Ныне я князь на Москве, и моя воля есть закон. А ежели Константин сбежит? Тогда хлопот не оберемся. Али мало у нас и без него ворогов? Супротивников своих надобно давить нещадно, яко ползучих гадов, не дожидаясь, пока они исхитрятся ужалить!

— Грешное и срамное дело лишить живота безоружного пленника, — твердо произнес Протасий и вдруг заговорил совсем по-другому, взволнованно и горячо: — Молю тебя: одумайся, княже! Воспомни судьбу Святополка Окаянного, не порочь себя и всю нашу землю! Ну какой вред может тебе принести сей несчастный?!

— Да ты, видать, браги опился, холоп! — надменно-презрительно бросил Юрий. — Ступай и исполняй!

— Воля твоя, княже, — тихо ответил Протасий, — твой и ответ.

Дверь отворилась; Иван едва успел спрятаться за ней, чтобы не быть замеченным. Мимо него, опустив, голову, точно под тяжкой ношей, медленно прошел тысяцкий. Первым побуждением Ивана было поскорее известить о намерении Юрия братьев. Едва Вельяминов скрылся из виду, молодой князь бегом пустился по переходу, но, добежав до лестницы, в нерешительности остановился. Правильно ли он поступит, вмешавшись в действия старшего брата? Как-никак, а Юрий глава их рода, и всем Даниловичам надлежит почитать его вместо отца. Кто смеет указывать ему и ставить под сомнение его решения? Не будет ли он, Иван, выглядеть в этом деле как крамольник, сеющий раздор в собственной семье? Несколько минут Иван в мучительном раздумье скреб острым носом сапога крутую деревянную ступеньку. Потом повернулся и медленно возвратился в свои покои. Видеть сейчас Юрия и разговаривать с ним было выше его сил.

8

На следующее утро, спустившись после скверно проведенной ночи в трапезную, Иван сразу понял, что братьям уже известно о вчерашнем повелении Юрия и что без последствий оно не осталось. Юрий сидел на своем обычном месте во главе длинного стола, с подчеркнутой небрежностью откинувшись на спинку стольца, и, презрительно сощурив черные материнские глаза, смотрел на стоявших перед ним, вполоборота к Ивану, братьев Александра и Бориса. Оба молодых князя были одеты как в дорогу и, судя по всему, не собирались разделять со старшим братом трапезу. Их лиц Иван не видел. Все трое были настолько поглощены разговором, что не заметили вошедшего Ивана.

— Думай о нас что хочешь, а жить под одним кровом с убийцей нам пакостно, — холодно произнес Александр, — и то, что сей убийца наш брат, для нас всего горше.

— Так-та-ак, — с издевкой протянул Юрий. — И куда же вы направиться думаете, ежели сие не тайна?

— В Тверь, — спокойно ответил Александр.

— Что?! В Тверь?! — взвился было Юрий, но, понимая, что выбор братьев был вызван исключительно стремлением как можно сильнее досадить ему и что его ярость лишь доставит им удовольствие, постарался овладеть собой.

— Хороши же у меня братцы, — криво усмехнулся он, царапая ногтем ручку стольца, — к злейшему ворогу рады переметнуться! Ну и убирайтесь к чертовой матери! — крикнул Юрий, махнув на братьев рукой. — Думаете, удерживать вас стану?! Бабы! Слюнтяи! Вам бы акафисты петь в какой-нибудь обители, а не княжить!

— Пойдем, брате: нам здесь боле делать нечего, — сказал Александр, тронув Бориса за плечо. Когда они вышли, Юрий яростно ударил кулаком по столу и грязно выругался. Обуревавшая князя злоба искала выхода, и ее жертвой стал первый, кто попался ему на глаза, — молча наблюдавший за происходящим Иван.

— Может, и ты хочешь с ними, отцов любимчик? — напустился на брата Юрий, с отвращением мотнув подбородком в сторону двери. — Давай, не стесняйся! Я никого не держу!

— Зачем ты так, Юрий? — тихо произнес Иван, с укором взглянув на брата.

Юрию стало неловко. Он смущенно отвел глаза в сторону и увидел слуг, которые, напуганные небывалой распрей между князьями, робко толпились у входа с подносами в руках, не решаясь подавать на стол.

— А вы что сгрудились, яко стадо баранов?! — снова завопил князь, радуясь возможности хоть на ком-то сорвать свое раздражение. — Из-за того, что мне с братцами не повезло, я с голоду подыхать не собираюсь!

Мгновенно пришедшая в чувство челядь, как в хороводе, закружилась вокруг стола.

9

Скривив тонкие губы в презрительной и злобной, усмешке, Юрий с глумливой бесцеремонностью разглядывает высокого светловолосого молодого человека в покрытых царапинами и вмятинами доспехах, стоящего перед ним, опустив голову с выражением крайней подавленности. Судя по тому, как вольготно расположился московский князь в резном кресле, подле которого полукругом стоят Александр, Борис (успевшие помириться со старшим братом и, после нескольких месяцев изгнаннической жизни в Твери, возвратиться домой) и, конечно же, неизменно верный Юрию Иван, как непринужденно и даже вызывающе закинул ногу на ногу, как самодовольно пощипывает он кончик уса, Юрий явно чувствует себя хозяином в этой небольшой гриднице, стены которой ярко расписаны от пола до потолка красной, зеленой и золотой красками, чередующимися друг с другом с большим вкусом. Но Даниловичи не в своих хоромах на Боровицком холме, они в Можайске, который за час до описываемой сцены московская рать взяла копьем, а юноша, который с таким униженным видом застыл перед княжеским креслом, — его подлинный владелец, можайский князь Святослав.