Книга Гиллеспи и я - Джейн Харрис

— Была. Отчасти ради этого я и приехала в Глазго — побывать на Выставке и отвлечься от… от недавних событий.

— Я знаю, дорогая, — сочувственно кивнула Элспет. — Энни говорила, что вы потеряли тетю. Мои соболезнования.

— Да, тетя Мириам была по-матерински добра ко мне. Моя родная мать умерла несколько лет назад.

Элспет кивнула.

— Прекрасно понимаю, что вам пришлось пережить.

— Правда?

— Видите ли, я вдова, а много лет назад Отец Небесный забрал к себе мою любимую мать. Энни и вовсе рано осиротела. Все мы похоронили своих матерей.

— Не все, — сказала Мейбл. — Пока что.

Элспет моргнула, но молча проглотила обидную реплику. Позже я узнала, почему Мейбл была такой нервной и язвительной: ее американский жених внезапно разорвал помолвку, и девушке пришлось в одиночестве возвращаться в Шотландию. Прелестная Мейбл не привыкла скрывать дурное настроение, и близкие оберегали ее, как хрустальную вазу, безропотно снося капризы и прощая резкие слова.

Я попыталась прервать неловкую паузу.

— Мейбл, говорят, что Америка — очень интересная страна. А вы как считаете?

Пожав плечами, Мейбл села за стол.

— Разумеется, я согласна. Там все гораздо лучше, чем у нас. Например, в Америке чудесный кофе. Вы что больше любите, мисс Бакстер, — кофе или чай?

— Пожалуй, чай.

— Правда? — Она снова взглянула на меня с жалостью. — А я предпочитаю кофе. Только в Глазго приличного кофе не найти. Везде чайные, куда ни глянь. Чайные, подумать только. — Мейбл глухо рассмеялась.

— Вообще-то кофе там тоже подают, — пробормотала Элспет и вдруг, обернувшись ко мне, с воплем хлопнула по столу (Энни поморщилась). — Теперь я вспоминаю, Герриет, где я вас видела. И не раз.

— Я часто хожу по Стэнли-стрит, по дороге в…

— Нет-нет, это было у дверей в чайную «Ассафрей», на той неделе. Мы с сыном заглянули туда, но было так людно, что мы сразу ушли — и на пороге столкнулись с вами.

— Ах, я была в стольких чайных — боюсь, Элспет, что не помню встречи с вами. Правда, если к нам присоединится ваш сын, быть может, я его узнаю.

Я улыбнулась Мейбл, которая разглядывала пирожные, не притрагиваясь. Она посмотрела на меня с жалостью.

— Мой брат работает, — пояснила она терпеливо, словно ребенку, — и вряд ли к нам спустится. Когда я уходила, он просил его не беспокоить.

Внезапно Сибил прекратила бренчать на пианино, изобразила слащавую улыбку и, подкравшись к Мейбл, стала заискивающе теребить ее юбку.

— Ты заходила к папе?

— На секундочку, — беззаботно, хотя и с ноткой хвастовства в голосе, ответила та.

Сибил с тоской посмотрела на дверь. Элспет наклонилась ко мне.

— Мой сын — человек искусства. Не уверена, знают ли его у вас на юге. Нед Гиллеспи — слыхали? У нас он довольно-таки знаменит в творческих кругах.

— Он художник? — спросила я.

— Да, и весьма талантливый. — Элспет умолкла и откусила от своей лепешки.

Я обернулась к Энни.

— На Международной выставке есть картина, подписанная «Гиллеспи», — на ней девочка и утки.

Та кивнула.

— Да, это его работа. Называется «У пруда».

Я не раз видела эту картину. Более того, я почти не сомневалась, что однажды, пусть и мельком, встречала ее автора.

— В детстве я все время что-то рисовала, — объявила Элспет, разделавшись с лепешкой. — Мои работы часто занимали второе место в классе. Ах, у меня была чудесная учительница — никогда ее не забуду. Как же ее звали?.. Мисс Нивен. Она всегда так помогала юным дарованиям. А Нед весь в меня — настоящий гений.

К счастью, моя улыбка не выглядела неуместной.

— Представляю, как вы им гордитесь. — Я снова обратилась к Энни: — Скажите, ваш муж бывал в Лондоне? Однажды я встречала шотландского художника по фамилии Гиллеспи — осенью, в галерее Гровенор.

Тогда мы обменялись лишь парой слов, и я почти сразу забыла о нем. Уже в Глазго, заметив фамилию Гиллеспи в каталоге выставки, я смутно заподозрила что-то знакомое.

Мейбл взглянула на невестку.

— Он ездил туда на выставку, помнишь?

Энни кивнула.

— А, Гровенор! — воскликнула Элспет. — Такая великолепная, изысканная галерея! Его картины в Лондоне произвели фурор — вполне заслуженно.

Пока мы беседовали, Сибил бочком прокралась к закрытой двери и медленно повернула ручку. Услышав скрип, Мейбл обернулась.

— Сибил, ты куда?

Девочка смущенно хихикнула.

— Никуда, — пискнула она и скрылась за дверью.

— Вот видишь? — Мейбл укоризненно взглянула на Энни. — Вчера мне пришлось выставлять ее раз шесть. Она постоянно к нему липнет.

Энни со вздохом встала и побрела в коридор. Лиф ее платья был криво застегнут; одна коса расплелась.

— Сибил! Вернись, пожалуйста, — устало позвала она.

Но Сибил и не думала возвращаться. На лестнице послышался топот, затем шум борьбы и пронзительный вопль. Он нарастал, становился все громче и отчаяннее — как будто кого-то убивали. Вскоре на пороге появилась Энни, волоча дочь за руку. По пути Сибил ухватилась за дверной косяк, но Энни силой разжала ее пальцы. Мы вскочили на ноги, Мейбл захлопнула дверь и бросилась Энни на помощь. Вдвоем они втащили упирающуюся девочку в комнату; вися у них на руках, Сибил попыталась уцепиться за стул, а затем, не успели мы и глазом моргнуть, рывком сдернула со стола скатерть. Чашки и блюдца, печенья и пирожные, потертый поднос и чайные ложки, чайник, старая лампа (к счастью, незажженная — еще не стемнело), блюдо с помятыми бутафорскими фруктами, обшарпанная шкатулка с шитьем, церковные листки и конверты — все с оглушительным грохотом посыпалось на пол. Роуз зашлась в испуганном плаче. Энни тут же бросилась утешать младшую дочь. Раскрасневшаяся Сибил осела на пол, не переставая вопить, а Мейбл увещевала ее вести себя хорошо и не мешать Неду. Элспет то и дело виновато поглядывала на меня, надеясь сгладить неловкость. Из кучи обрывков и осколков на ковре взметнулось облако пыли.

Во всем этом бедламе я различила звуки с верхнего этажа: нетерпеливые шаги, затем ритмичный стук, словно кто-то возмущенно колотил по половицам тростью или палкой. Художник — у себя в мансарде. Стук повторился шесть-семь раз и утих, затем раздался грохот — что-то тяжелое ударилось о деревянные половицы: видимо, художник, отчаявшись, отшвырнул трость.

Тем временем Сибил вытянулась на ковре, прижав руки к бокам и завывая «Папа-а-а!». Утомленная долгой истерикой Энни сдалась и позволила дочери подняться к отцу в мастерскую. Вопли и завывания тут же сменились тихими всхлипами. Сибил встала и медленно поплелась в коридор, напоследок окинув каждого из нас мрачным укоризненным взглядом.