Книга Война. Хроника пяти дней - Орхан Джемаль

— Стрелять я не в кого не собираюсь. Я, наверное, вообще убить ни кого не могу. Но как врач я там, наверное, нужен.

Дальше, правда, выяснилось, что он фармаколог:

— Советую лечащим врачам какие лекарства лучше использовать. Но, в случае чего, могу быть ассистентом при операциях.

Уже много позднее я понял, что не только медицинский диплом гнал его на войну. Спустя неделю мы встретились во Владикавказе, когда я возвращался в Москву:

— Знаешь, — сказал Инал, — мой отец всю жизнь прожил в Цхинвали. Нас три брата, — все разъехались по разным местам. Если бы я туда не поехал, люди бы сказали, что когда было трудно, никого из Бибиловых здесь не было…

Невоинственный Инал обладал какой-то иррациональной авантюрной храбростью. Он лез в пекло, казалось на первый взгляд, без всякой цели. Но в итоге этот немолодой доктор с совсем не фронтовой специализацией, припершийся на войну «ни за чем», совершил на одолженной у брата эфэсбешной машине несколько рейсов между Цхинвали и Джавой вывозя раненных и беженцев тогда, когда другие уже не рисковали пытаться проскочить сквозь грузинский обстрел. Мораль: на войне случайных людей не бывает.

Тем, кто как Инал в первый день все же смог миновать тоннель, предстояло решить: остаться ночевать в безопасной Джаве или рисковать, и ехать в Цхинвали по объездной зарской дороге, которая плотно простреливалась грузинской артиллерией и снайперами. Инал задержался в Джаве у родственников часа на два, выслушал внимательно все их советы (советовали ложиться спать и не лезть в пекло), выпил два больших стакана домашнего вина для храбрости и пошел к машине. Пока заводил, сердито бубнил под нос:

— Посмотри вокруг: все Цхинвали собралось тут! Кто же остался защищать город?

Зарская объездная это не единая трасса, а система каменистых проселков, связывающих осетинские села. По пути Инал расспрашивал местных, где безопасней ехать, куда снаряды долетают, а куда нет, и, мертвой хваткой вцепившись обеими руками в руль, гнал с погашенными фарами дальше по грунтовому серпантину, подсвеченному только луной, выдавливая сотню, цепляя жигулевским брюхом за валуны, куря одну сигарету за другой… Моей задачей было только прикуривать ему их и размышлять про себя: если грузины вот сейчас не подстрелят, то, наверное, на следующем повороте мы банально разобьемся.

Его потрепанная девятка была, кажется единственной машиной нагло прорвавшейся в эту ночь под орудийный аккомпанемент в горящий Цхинвали. Когда Инал появился в подвале пятиэтажки на улице Таболова, в которой он родился и вырос, соседи не могли поверить, что такое вообще возможно.

— Во время первой войны с грузинами при Гамсахурдиа я тоже отличился, — рассказывал он, сияя как начищенный пятак и дивясь задним числом собственной отчаянности. — Я тогда работал в Тбилиси, и вдруг из всех тюрем отпустили грузинских уголовников, вооружили и отправили штурмовать Цхинвали. Они считались вроде как добровольцами и я тогда подсел к ним в автобус. Как будто тоже доброволец. Так с ними до Цхинвали и добрался. И никто не понял, что я осетин, я ведь по-грузински очень хорошо говорю.

Инал хохотал, вспоминая приключения шестнадцатилетней давности, словно детскую проказу.

— Здесь я потихоньку от них отстал и пришел к себе домой. Тогда тоже никто не мог поверить, что мне это удалось.

Спать в эту мою первую цхинвальскую ночь пришлось в машине, припаркованной во дворе дома. В подвале мест уже не было, а в квартиру Инала попал танковый снаряд, и она сгорела. Пару раз мы просыпались от стука мелких осколков «града» падавших на излете на крышу эфэсбешного жигуленка, но мы оба так устали и нанервничались, что нам было все равно.

Второй день войны

Цхинвали

Помимо Инала, прорывавшегося в Цхинвали чтобы лечить и спасать, в эту ночь сюда пробивались и те, чьей задачей было убивать. Это был чеченский спецназ из батальона «Восток», который в ночь с 8-го на 9-е августа перебросил свои основные силы в окрестности Цхинвали. Они скрытно прошли без всякой дороги по низу долины, через неубранные поля. Цепочку осетинских сел они оставили справа от себя, а грузинских — слева.

Весь следующий день батальон вел тяжелые бои в окрестностях города. Чеченцы пытались разблокировать подходы, чтобы в югоосетинскую столицу смогли наконец войти основные части 58-й армии. Все это время по городу ползли слухи о том, что чеченцы несут огромные потери. Хотя на самом деле за все пять военных дней у них было лишь трое раненных.

На помощь ополченцам, оборонявшим Цхинвали, чеченцы отрядили всего одну роту — веденскую. Как ни странно этого хватило. Командовал ротой Заутдин Баймурадов, больше известный по своему позывному «Куба». Спокойный и даже интеллигентный «Куба», в прошлом был школьным учителем. Его бойцы оказались первыми представителями российской армии, которые прорвались в столицу Южной Осетии. До этого город удерживался силами исключительно ополченцев.

«Куба» вошел в город с севера, как раз в тот момент, когда с юга туда входили грузинские танки. Начинался вторая попытка взять город. На момент появления веденской роты на цхинвльских улицах ставших передовой, оставалось не более полутора сотен осетин-ополченцев. С окрестных высот по городу с новой силой заработала артиллерия. Противопоставить ей было особо нечего. Откуда-то из района миротворческого штаба огрызался единственный трофейный танк, захваченный осетинами днем раньше. С гор его упорно пытались накрыть из ракетных установок залпового огня. Часа два продолжалась эта дуэль, потом танк замолчал, а еще через сорок минут грузинские военные начали входить в город.

Опять бой на улицах. Осетины, основательно потрепанные днем ранее, бежали от грузин и сталкивались с идущими на встречу чеченцами:

— Куда вы? На верную смерть идете! У них там такие снайперские винтовки, — на полтора километра бьют!

По началу «Куба» только хмуро отшучивался:

— Винтовки, говоришь? Это хорошо. Нам такие пригодятся. Сходим, заберем их у грузин…

Чеченцы шли дальше и встречали новые группы разбегающихся ополченцев:

— Куда вы? На верную смерть идете!..

Все повторялось с небольшими вариациями. В очередной раз обыкновенно флегматичный «Куба» не выдержал:

— Сука! — рванул он за ворот ополченца, — Бежишь, — беги! Мы тебе не мешаем. Но моим бойцам нечего на уши приседать! Еще кто-нибудь из вас мне про верную смерть вякнет, — расстреляю на месте за паникерство!..

Затвор его калаша угрожающе лязгнул. Обычно «Куба» миролюбив, — даже слишком для чеченца. Но в это раз он так свирепо набросился на осетинских ополченцев, что казалось и впрямь поставит сейчас кого-нибудь к стенке.

— А чего? — говорили мне потом его товарищи. — Он может. Это пока тихо он спокойный, а в бою — ох, лютый.

«Кубу» в батальоне уважали именно за умение всегда быть адекватным обстановке. На чеченский манер это уважение выражается цоканьем языка и фразой: