Книга Богиня по ошибке - Филис Кристина Каст

— Видимо, судьба подсказывает, что вы должны ее купить. — Он перевел свой неестественный взгляд опять на меня. — Эта ваза не должна попасть в другие руки.

— Надеюсь, судьба знает, как удержать цену в пределах учительской зарплаты, — невольно рассмеялась я.

— Не сомневайтесь.

Отпустив это загадочное замечание, он в последний раз ласково погладил вазу и уплыл прочь.

Господи, до чего странный тип. Однако теперь он мне больше напоминал болтливого Ларча[12], а не папашу из «Детей кукурузы».

Аукцион проходил быстро, дело уже дошло до статуэток. Оказалось, голыми мальчиками заинтересовались несколько человек. Лично мне было понятно, почему так случилось. Я присоединилась к толпе, собравшейся вокруг передвижной платформы аукциониста, которую прикатили на колесиках и установили за стол со статуэтками. Торги начались с пятидесяти долларов за Зевса, но пятеро претендентов быстро подняли цену до ста пятидесяти. В конце концов статуэтка ушла к солидной даме за сто семьдесят пять долларов. Неплохо. К сирийцу был проявлен больший интерес, должно быть, из-за мускулов. Цена с первоначальных пятидесяти долларов сразу подскочила до трехсот пятидесяти. Я начала волноваться по этому поводу.

Сириец ушел за четыреста пятьдесят долларов. Плохой знак. На сегодняшнюю аукционную вылазку я выделила из своего бюджета две сотни. Могла бы наскрести еще пятьдесят, но не больше. Средства не позволяли.

Тощего воина купили ровно за четыреста.

У меня снова сжалось внутри, пока я вместе с толпой дрейфовала к столу с керамикой и выслушивала речь аукциониста, распинавшегося о превосходном музейном качестве копий греко-римской и кельтской керамики, представленной следующими шестью лотами. Да когда же он заткнется? Я протиснулась сквозь толпу, не обращая внимания на неприятное ощущение от близости к вазе. Торги за лот номер двадцать начались с семидесяти пяти долларов.

На керамику всерьез претендовали только трое. Я заметила, что все они выглядели как дилеры: маленькие блокнотики в руках, очки на носу и напористый взгляд, отличающий профессионала от праздного аукционного завсегдатая, которому приглянулась какая-то вещица и он захотел унести ее с собой. У дилера совершенно иное отношение к покупке. Всем своим видом он словно говорит: «Жду не дождусь, когда поставлю это у себя в лавке и повешу ценник, накинув сто пятьдесят процентов». Я была обречена.

Лот номер двадцать ушел к дилеру с вьющимися светлыми волосами, корни которых давным-давно следовало бы подкрасить, за триста долларов.

Следующий лот ушел к дилеру, похожему на англичанина. Представляете, какой типаж я имею в виду. Человек респектабельный, подтянутый, ушлый, благовоспитанный, хотя его не мешало бы помыть и отвести на прием к ортодонту. Я оказалась права, он говорил с акцентом. Этот тип выложил пять сотен за красивую римскую вазу второго — четвертого веков. По словам аукциониста, она была изготовлена в стиле мозельской керамики. Он объяснил нам, невежам дилетантам, что сие означало изысканность и высочайшее качество. Англичанин остался очень доволен своим приобретением.

Еще три лота тоже ушли к дилеру. Хотите верьте, хотите нет — им оказалась матрона времен депрессии, которую я оскорбила в самом начале своими ногами. Превосходно. Матрона выложила за них триста, четыреста двадцать пять и двести семьдесят пять долларов.

— Итак, последняя из наших прекрасных керамических ваз, лот номер двадцать пять — копия кельтской вазы. Оригинал стоял на шотландском кладбище. Цветное изображение верховной жрицы Эпоны, кельтской богини лошадей, выслушивающей мольбы. Интересно отметить, что Эпона — единственное кельтское божество, принятое завоевателями-римлянами. Она стала их покровительницей, защитницей легендарных легионов.

Он говорил самодовольно и горделиво, будто сам создал вазу и приходился Эпоне чуть ли не личным другом. Я его возненавидела.

— Обратите внимание на исключительные цвета и контрастный фон вазы. Начнем торги с семидесяти пяти долларов?

— Семьдесят пять. — Я подняла руку и поймала его взгляд.

Важно посредством визуального контакта протелеграфировать аукционисту свои серьезные намерения относительно покупки. Поэтому теперь я забрасывала его секретными сообщениями, набранными азбукой Морзе.

— Предложено семьдесят пять, я услышу сто?

— Сто, — подняла свою толстую руку матрона.

— Сто десять. — Я постаралась не кричать.

— Сто десять, — явно снисходительно произнес его величество аукционист. — Поступило предложение сто десять долларов. Я услышу сто двадцать пять?

— Сто пятьдесят долларов, пожалуйста, — подал голос британец.

Так я и знала!

— Джентльмен предлагает сто пятьдесят долларов. — Аукционист перешел на заискивающий тон.

Гаденыш!

— Сто пятьдесят, я услышу двести?

— Двести, — процедила я сквозь стиснутые зубы.

— Дама предлагает двести долларов. — Он вновь стал сама любезность. — Я услышу двести двадцать пять?

Тишина. Я задержала дыхание.

— Последнее предложение — двести долларов. — Выжидательная пауза.

Мне хотелось его задушить.

«Скажи: "Раз, два, продано"», — мысленно вопила я.

— Кто-нибудь скажет двести двадцать пять долларов?

— Двести пятьдесят. — Снова матрона.

Не успела я поднять руку, чтобы выйти из бюджета, как британец пощелкал длинными белыми пальцами и тихонечко поднял цену до двухсот семидесяти пяти.

Из-за стука в ушах я с трудом слышала происходящее, но поняла, что между матроной и британцем развязалась настоящая война. Она достигла кульминации на цифре В триста пятьдесят долларов, то есть далеко за пределами моего бюджета. Я медленно отошла в сторону, когда толпа двинулась к следующим лотам, и вскоре оказалась сидящей на краю ветхого фонтана. Аукционные помощники начали паковать по коробкам керамику. Британец и кудрявый блондин ошивались поблизости, явно закончив для себя торги. Они, вероятно, держали магазинчики, специализирующиеся на предметах искусства. Оба добродушно пересмеивались, как старинные приятели.

Ваза не попала в мои руки. На ней была изображена женщина, похожая на меня. Рядом с ней я превращалась в невротичку, но домой она поедет с британцем. Мой вздох, полный смятения, шел из глубины души. Я не понимала, что за чертовщина со мной творится, но чувствовала себя, как сказал бы британец, чертовски скверно, совершенно измотанной.

В Оклахоме мы в таких случаях просто говорим «дерьмово».