Книга Другое утро - Людмила Макарова

– А вы что, сюда долги по зарплате как переходящий приз привезли или советы «Как нам реорганизовать машстрой»?

Он отвернулся, устало и разочарованно протянул:

– Ну вот… – Потом вдруг резко встал и тихо так, проникновенным тоном, которого обычно больше всего боятся подчиненные, сказал:

– А вы знаете, в чем разница между руководителем и простым обывателем? Не знаете.

А разница в том, что он в отличие от обывателя твердо знает: первое – есть вещи, которые ни один человек изменить не в состоянии; второе – есть вещи, которые может изменить только каждый для себя; и третье – есть то немногое, что может и должен сделать он, руководитель. Иногда, к сожалению, только он.

– И многое вы сумели изменить на этом заводе? – Ей решительно не понравился его менторский тон.

– Пока ничего не сумел. Но сумею. Можете не сомневаться.

– Ничего вы не сумеете. Создали в своем городе островок благополучия и ловите кайф, что на вас там как на икону молятся. Только и слышишь на каждом шагу:

«Ах, Александр Николаевич! Ох, Александр Николаевич!» Все в рот вам смотрят, ни одно решение без вашего высочайшего повеления не принимается, сами чуть ли не каждую плавку проверяете да еще гордитесь этим. Этакий удельный князь. Видела я, как вы своих менеджеров как мальчишек гоняете, да еще при журналистах, чтоб показать свою барскую власть. Тьфу! Смотреть противно.

Типичный красный директор.

– А на вас, журналистов, посмотришь, – не остался в долгу Аксенов, – так и занятий у вас других нет, кроме как ярлыки развешивать, человеческим языком говорить разучились. Металлургическая империя! Я ни у кого ничего не завоевывал. Красный директор! А с чего мне, спрашивается, краснеть? Я никому ничего плохого не сделал, а если и всыпал кому-нибудь, так для того, кто делу служит, это не важно. А для остальных полезно. А то зажрутся и заворуются, как ваши московские чинуши.

– Как будто унижение кому-нибудь когда-нибудь воровать мешало, – стояла на своем Ира. – Наоборот, с таким подходом у вас одни шестерки останутся, а такие как раз и смотрят, где что плохо лежит. Лично я и минуты бы не стала с вами работать. Да и не хватит вас на все.

Не получится лично всюду поспеть. Не сумеете. Вон сердце у вас пошаливает, не дай Бог что случится, развалится ж все без надзору.

Ира прекрасно понимала, что перешла все допустимые границы тактичности, но говорила бы еще долго.

Приятно выплеснуть раздражение властью на голову представителя сильных мира сего. И не так чтоб уж очень много этого раздражения в ней накопилось, это скорее инстинкт, простой обывательский инстинкт. Но Аксенов, ни слова не проронивший и не пошевельнувшийся во время ее обличительной речи, так на нее взглянул, что даже в темноте ей мало не показалось. Ленка была права.

– Я похож на человека, который примирится с тем, что чего-то не сумеет? – еле слышно спросил он после тяжеленной паузы.

Ира пригляделась к нему повнимательнее. Резкие, словно вырубленные черты лица – прорезанный двумя продольными морщинами лоб, впалые щеки, глубоко посаженные глаза. В свете луны он похож на бюст самому себе на собственной родине. Только почему-то в данном случае это совсем не смешно.

– Нет, – съежилась и пошла на попятную Ира. – Вы не похожи. Не сердитесь, это я просто злобствую как обыватель. Понятно, что в наше время тащить на себе производство – занятие не из легких. Может, только так сейчас и можно. В конце концов, у вас есть видимый результат, а я в этом ничего не понимаю. Я и в журнале работаю обывательском. Вы – чем на меня, дилетантку, наезжать – дали бы лучше интервью – о доме, о семье.

Это сейчас модно. У нас солидный журнал, тираж под пятьсот тысяч. «В кругу семьи» называется. Хотя вы, конечно, не знаете.

Аксенов ее отступную принял и смягчился:

– Да знаю я ваш журнал. Мама его всю жизнь выписывает. Полчердака завалено – выбросить жалко.

Сколько отец ни убеждает, что опасно макулатуру на чердаке хранить, без толку. Только я для вас персонаж неинтересный. У меня и семьи-то нет.

Вот это уже интереснее! Если она не совсем выжила из ума, то не далее как полчаса назад он говорил о том, что его жена – москвичка. А теперь, что семьи нет.

Умерла? Одинокий папаша – командир производства, самоотверженно воспитывающий сына и дочь, – отличный повод для материала в семейном журнале. Ну ладно, пусть не одинокий. Пусть женат второй раз и новая жена трогательно заботится о детях. Тоже неплохо. Хотя нет, в таком случае он не сказал бы, что нет семьи. В разводе?

Это хуже. Труднее вытянуть что-либо путное. Но тогда он назвал бы жену бывшей… Отчаявшись прийти к подходящему варианту, Ира спросила в лоб:

– Как это нет семьи? Вы же только что говорили про жену.

– Я же не говорю, что не женат, говорю – семьи нет.

Когда в моем возрасте нет детей – значит, и семьи тоже нет. А еще в политику пророчат. Тоже мне – политик!

Ира удивилась:

– А при чем тут это?

– Вы с луны свалились, что ли? Пишете небось в своем журнале о всякой ерунде, а то, что, если так и дальше дело пойдет, через десяток-другой лет и работать некому будет, вас не касается. Вас, наверное, голливудские звезды куда больше беспокоят, а у них с рождаемостью все в порядке. А еще кричат – национальная идея, национальная идея! Вон у нас с Китаем граница – четыре тысячи километров, у них народу – тьма-тьмущая, а у нас можно «ау» кричать. Самые сырьевые районы – Сибирь и Дальний Восток. Я сам пару раз в Китае был, мы им металлопрокат поставляем. Так просто глазам своим не поверил – мы думаем, что там народ на рисовых полях палками копошится, а они уже не на рисовых делянках, а в Интернете сидят. А мы все ушами хлопаем, почему-то решили, что времени у нас вагон.

– Да какое нам дело до китайцев! Людям работать негде, на детское пособие можно разве что ноги протянуть, и то не платят. А пачка памперсов стоит минимальную зарплату, – возмутилась Ира.

– Человека можно и без памперсов вырастить, в этом деле есть вещи поважнее. Если б наши матери о памперсах думали, мы с вами сейчас бы тут не сидели и не разговаривали.

– Какая разница, кто-нибудь другой сидел бы и разговаривал, – пожала плечами Ира.

– Сидел бы, – согласился Аксенов, – и разговаривал. Только я не уверен, что по-русски. Вам это безразлично?

– Вот это да! – со странной смесью насмешки и восхищения воскликнула Ира. – Оказывается, за маской человека, безразличного ко всему, кроме горячего металла, скрывается не менее горячий патриот! – Продолжайте, продолжайте… Остается только запретить аборты и обязать население плодиться и размножаться во благо отечества и во имя светлого будущего. Это мы уже проходили. Или вы изобрели что-нибудь новенькое?

– Не знаю, – честно признался он. – И правда, лезу не в свое дело. Я же просто инженер, да еще сам бездетный, вряд ли имею право судить, каково это сейчас – детей растить. Зато как инженер я точно знаю, что наши заводы должны работать. А чтоб они работали, должно быть ради кого. А это значит, что если мы и вылезем из этой ямы, так только благодаря женщинам, которые хоть и выгрызают зубами свои копейки, а все равно рожают. А, извините, не таким, которые вместо того, чтобы детей воспитывать, по командировкам шляются.