Книга Рунная магия - Джоанн Харрис

А если точнее, это началось четырнадцать лет назад, в тот самый день, когда пригожая жена Джеда Смита, Джулия, умерла, рожая вторую дочь. Мало кто сомневался, что эти два факта связаны, что ржавая метка на ладошке ребенка — предвестник какого-то ужасного несчастья.

Так и вышло. С того самого дня, с месяца жнивня, гоблинов потянуло к дочке кузнеца. Повивальная бабка утверждала, что видела, как они сидят на бортике сосновой колыбельки малышки, или ухмыляются из-за грелки с углями, или ворошат одеяла. Сначала слухов почти не было. Нэн Фей — сумасшедшая, совсем как ее старая бабка, и все, что она говорит, надо делить надвое. Но время шло, и о встречах с гоблинами сообщали такие уважаемые источники, как пастор, его жена Этельберта и даже Торвал Бишоп из-за перевала. Слухи ширились, и вскоре все начали недоумевать, почему именно Смиты — Смиты, которые никогда не мечтали, ходили в церковь каждый день и скорее бросились бы в реку Стронд, чем покорились доброму народцу, — дали жизнь двум настолько разным дочерям.

Мэй Смит с ее ярко-желтыми кудряшками славилась на всю округу как самая красивая и самая приземленная девушка в долине. Джед Смит говорил, что она просто копия своей бедняжки матери и его сердце разрывается от одного ее вида, но при этом он улыбался и глаза его сияли, как звезды.

Мэдди была смуглой, совсем как чужаки, и в глазах Джеда не было света, когда он смотрел на нее, только странное оценивающее выражение, словно он прикидывал, стоит ли Мэдди своей покойной матери, и находил, что продешевил.

Джед Смит не единственный так думал. Со временем Мэдди обнаружила, что разочаровала практически всех. Неуклюжая девчонка с унылым ртом, завесой волос и склонностью горбиться, она не обладала ни милым характером Мэй, ни ее чудным личиком. Глаза у Мэдди были довольно красивые, золотисто-серые, но мало кто вообще их замечал, и все считали, что она уродина, нарушительница спокойствия, больно умная, чтобы хорошо кончить, больно упрямая — или больно ленивая, — чтобы измениться.

Конечно, люди понимали: Мэдди Смит не виновата в том, что она такая смуглая или что ее сестра такая хорошенькая. Но, как говорится в пословице, «улыбка ничего не стоит», и если бы девочка хоть немножко старалась или хотя бы демонстрировала капельку благодарности за всю помощь и бесплатные советы, которые ей давали, то, может, и остепенилась бы.

Но она не остепенилась. С самого начала Мэдди была дикаркой: никогда не смеялась, никогда не плакала, никогда не расчесывала волосы, подралась с Адамом Скаттергудом и сломала ему нос. Словно этого мало, она еще выказывала признаки наличия ума — что для девушки смерти подобно, — а ее манеру говорить смело можно было признать грубой.

Разумеется, никто не упоминал о руинном знаке. На самом деле в первые семь лет ее жизни никто даже не объяснил Мэдди, что он значит, хотя Мэй корчила рожи, называла метку «твой позор» и удивилась, когда Мэдди отказалась надеть перчатки, присланные отцу деревенскими благотворительницами — не теряющими надежды вдовами.

Кто-то должен был приструнить девочку, и наконец Нат Парсон смирился с неприятной обязанностью поведать ей истину. Мэдди многое не поняла из его речи, чрезмерно напичканной цитатами из Хорошей Книги, но уловила его презрение и спрятанный за этим страх. Все это было изложено в Книге Бедствия: как после битвы старых богов — асов сослали в Нижний мир и как они сохранились в снах, расколотые, но все еще опасные, входящие в умы нечестивых и восприимчивых, отчаянно пытающиеся возродиться…

— Их демоническая кровь продолжает жить, — произнес пастор, — переходя от мужчины к женщине, от зверя к зверю. Вот и ты страдаешь безвинно, но, пока ты читаешь молитвы и помнишь свое место, ты можешь вести такую же достойную жизнь, как и все мы, и заслужить прощение у длани Безымянного.

Мэдди никогда не любила Ната Парсона. Девочка молча смотрела на него, пока он говорил, время от времени поднимая левую руку и дерзко разглядывая пастора сквозь кольцо, образованное большим и указательным пальцами. Нату ужасно хотелось отшлепать девчонку, но одни Законы обладают сведениями, какими силами ее наделила демоническая кровь, и он хотел иметь как можно меньше дел с Мэдди. Орден бы знал, что делать с ребенком. Но здесь Мэлбри, а не Край Света, и даже такой фанатик, как Нат, поостерегся бы насаждать Закон Края Света так далеко от Универсального города.

— Ты все поняла?

Он говорил громко и медленно. Возможно, девчонка глуповата, как Полоумная Нэн Фей.

Мэдди не ответила, а вновь принялась разглядывать Ната сквозь кольцо из согнутых пальцев. Ему не оставалось ничего другого, кроме как тяжело вздохнуть и уйти.

После этого младшая дочка Джеда Смита стала дичиться еще больше, чем раньше. Она перестала посещать церковь, проводила дни напролет в лесу Медвежат и часами разговаривала сама с собой (или, скорее, с гоблинами). Пока другие дети кидали камушки у пруда и ходили в воскресную школу Ната Парсона, Мэдди убегала к холму Красной Лошади, или выпытывала сказки у Полоумной Нэн, или, что еще хуже, придумывала истории о разных страшных и невероятных вещах и рассказывала их малышам, отчего им потом снились кошмары.

Мэдди мешала Мэй, которая была веселой, как сойка (и такой же безмозглой), и сделала бы блестящую партию, если бы не ее непокорная сестра. В качестве компенсации Мэй была избалована отцом куда больше, чем стоило бы, а Мэдди росла замкнутой, неухоженной и злобной.

Она могла бы так и остаться замкнутой и злобной, если бы не то, что случилось на холме Красной Лошади в седьмое лето ее жизни.

О холме Красной Лошади почти ничего не знали. Кое-кто говорил, что его насыпали в Древний век, когда язычники еще приносили жертвы старым богам. Другие считали его могильным курганом какого-то великого вождя, содержавшим смертельные ловушки. Мэдди предпочитала верить, что холм — гигантская сокровищница, битком набитая золотом гоблинов.

Так или иначе, Лошадь была древней — на этом все сходились, и, хотя никто не сомневался, что именно люди вырезали ее на склоне холма, в самой фигуре было что-то сверхъестественное. Для начала, весной Красная Лошадь никогда не покрывалась травой, а зимний снег никогда не прятал ее очертания. В результате холм фигурировал во множестве слухов и сказок — сказок о фейри и старых богах, и потому большинство людей мудро обходили его стороной.

Конечно, Мэдди любила холм. И к тому же знала его лучше прочих. Всю свою жизнь она жадно внимала байкам путешественников, осколкам знаний, пословицам, кеннингам,[1]историям, сказкам. Из этих сказок она создала картину — все еще раздражающе неясную — времени до Конца Света, когда холм Красной Лошади был зачарованным местом, а старые боги — асы — ходили по земле в человеческом обличье, сыпля историями.

Никто в Мэлбри о них не говорил. Даже Полоумная Нэн не смела; Хорошая Книга запрещала все рассказы об асах, не включенные в Книгу Бедствия. А жители Мэлбри гордились своей преданностью букве Хорошей Книги. Они больше не украшали колодцы во имя Матери Фригг, не танцевали в мае, не оставляли на порогах домов хлебные крошки для Зеленого Джека. Все святыни и храмы асов были снесены много лет назад. Даже их имена в основном забыли, и никто больше не произносил их.