Книга Воспитан рыцарем - О'Санчес

– А Гвоздика я беру с собой?

– Что, без него никак?

– Никак.

Воин не шутя замахнулся на трактирщика, всполошенного непочтительным ответом, тот втянул голову в плечи и замер. Помолчал и воин.

– Нет, это кошмар какой-то! Солдат в заслуженном отпуске, называется. Принеси пожрать, две обеденные тарелки мяса, одну поменьше, а другую, соответственно, побольше. Пока мы едим, чтобы его барахлишко, если оно имеется, было собрано. Холодным подавай, кухарь хренов, и так я у вас засиделся! Опять по жаре плестись. Не надо вина, я сказал, только мясо!.. Ладно, брат, бери с собой Гвоздика. Но если только, хотя бы раз, ты или он нагадите мне в сумку или в шлем…

И мир вернулся к Лину, во всем своем многоцветии, с запахами и кряканьем уток за окном, с теплом маленького тельца, прижатого к его истерзанному сердцу.

Лин глотал наскоро, но не выдержал, да так и побежал с набитым ртом лично укладывать пожитки: одни портки, одна рубашка, шапка (в городах свободный человек без головного убора ходить не должен), деревянная мисочка для Гвоздика… и все. И сама сумка, в которую он грибы собирал. Дерюжная сумка на веревочке через плечо, за пазухой беспокойный, но обрадованный радостью своего юного покровителя и друга, охи-охи царапушка, в руках посох, бывшая швабра, – он готов.

– Эт-то что еще за чучело? – грозно взревел воин, увидев новообретенного спутника. – Миграция банды нищих из западных провинций в восточные! У тебя что, другой сумки не нашлось?

Мусиль затряс головой:

– Да, да, я сейчас найду получше…

– Отставить! Что в сумке?.. Обильно. Пихнешь ко мне, в седельную, а на привале я тебе кожаную поищу, вытряхну какую-нибудь из своих. Эту палку сунь Мусилю в ж…, в лесу нормальную подберем. А где твоя обувь?

Обуви у Лина отродясь не было. Воин крякнул, поднял глаза к небу, словно размышляя о чем-то…

– В Большом Шихане закупимся, а пока потерпит, вон какие ноги в цыпках, не ноги а копытца. Ты хоть ногти-то на ногах стрижешь, обрезаешь?

Лин недоуменно пожал плечами на странные и наивные вопросы воина:

– Да, обкусываю, конечно.

Мусиль из малинового стал бордовым, но не посмел оправдаться.

– Гм.. Мусиль…

– Да, господин?

– Нам со щенком некогда, так что ты палку эту… того… сам себе воткни. – И воин заржал над грубой шуткой, видимо, сам только что ее придумал.

Мусиль тоже рассмеялся, до печенок довольный, что все тягостное и горькое наконец заканчивается, да еще с великой прибылью для него. Засмеялся и вдруг вспомнил что-то…

– Господин?

– Ну? Что еще? Благодарность в письменной форме оставить? На стене у стойки?

– Нет, господин… Нафы придут, спрашивать про вас станут.

– Сами, что ли?

– Ну не эти, разумеется… Другие… Или кого-нибудь пришлют…

– И что?

– Спрашивать про вас станут: кто таков, куда поехал? Я ведь трактирщик, я должен им буду что-то сказать…

Мусиль с молчаливой мольбой уставился на воина: соври, наболтай чего-нибудь, догадайся сделать это самостоятельно, чтобы ложь твоя на меня не перешла, чтобы нафы меня не терзали…

Воин с прищуром оглядел, словно ощупал, трактирные окрестности и немногочисленных слушателей: Мусиля, Луня, Мошку, Лина и Уму, которого следовало считать, скорее, зрителем… Видно было, что он все отлично понимает и при этом ничего и никого не боится…

– Придут спрашивать, говоришь? А не помрешь от страха, когда придут? А если они опять кого из твоих в жертву попросят?

Мусиль развел руками и попытался улыбнуться.

– Страшно, да ведь неизбежно, куда же мне от них деваться, авось не помру. Никого они взять не должны, я же по закону все сделал… Теперь они… от своего не отстанут, господин…

– Ну-ну. Это мне очень даже любопытно. Передай им, что звать его, меня то есть, Зиэль, иду я строго на восток по имперскому тракту, и что мне очень нравится носить сапоги из нафьих шкурок, и что ихнюю богиньку Уману я при случае… Нет, про Уману ничего не говори, не то они на тебя разгневаются и из закона выйдут. А она за мною погонится, исполнения клятвы требовать. Все остальное – непременно передай. Лин, за мной!

Воин нахлобучил шапку, вышел в двери, едва не свернув косяк крутым плечом, за ним Лин, и оба они уже не видели, как старая Мошка покачнулась, услышав имя воина, и грянулась без памяти на трактирный пол.

ГЛАВА 2

– А что означает черная рубашка?

– Черная рубашка?

Воин Зиэль идет пешком, ведет коня Сивку в поводу, а Лин сидит в седле, и поэтому головы у собеседников почти на одном уровне, беседовать им удобно. Воин, как подметил про себя Лин, вообще предпочитает ходить пешком, но на этом куске дороги у них и выбора особого нет: либо вдвоем в седле кое-как помещаться, либо воину пешим идти, потому что подуло с юга, и ветер колючек на дорогу нанес: волшебным сапогам да подкованным копытам те колючки все равно что пух от одуванчиков, а вот босым ногам Лина… Правая ступня до сих пор в волдырях, несмотря на то, что у воина в сумках нашлось целебное средство от колючечного яда…

– Черная рубашка – это знак, отличающий в войсках определенную породу наемных воинов. Если на воине в бою или в походе черная рубашка – значит, никто не ждет его дома, никто не заплатит за него выкупа, попади он в плен, никто не заступится за него по законам клановой, духовной или кровной мести. Такого воина бесполезно держать в плену, кормить его да поить, стало быть, незачем и в плен брать, проще убить или добить, если он раненым падет на поле боя.

– Так а зачем тогда носить ее, такую?

– Ну а как же! Воин в черной рубашке знает, что его в плену никто с угощением не ждет, что его никто не выкупит и не защитит, кроме как его добрый меч и собственные смекалка с отвагою. Знает, и поэтому дерется в полную силу, без оглядки, ему только победа хороша, все остальное – почти верная смерть. И тот, кто его нанял, отлично это учитывает: воин в черной рубашке бьется отчаянно, бьется до победы, а вторую половину платы получает после битвы. Первую-то половину, по всеобщему обычаю, ему вперед выдают. Нам ведь как платят: во-первых кормовые, деньгами или пищей, или смешанно, во-вторых походные, это всегда деньгами.. Ну и отдельно за битвы. Если кого в плен возьмешь за выкуп – тоже все твое. Ворвешься первым в город – сутки-трое, в зависимости от договора, – входи в любой частный дом, забирай что хочешь, все, до чего дотянешься мечом, положением или силою, имеешь право. Не остановишься и дальше грабишь – могут казнить, как договаривались. Так вот, кормовые всегда вперед, а походные обычно выплачивают половину вперед, а другую половину – когда учетный срок заканчивается, за который платят, месяц там, или неделя… И за битву – тоже самое: половина вперед, половина после. Погибнет воин в бою – значит нанявший его герцог, или там барон, или имперский предводитель половину суммы экономит, потому как наследников у воина в черной рубашке почти нету, только товарищи поблизости, кто успеет на поле боя сапоги с поясом снять да по карманам пробежаться, а также птеры с воронами и шакалы с волками… Но если воин победил и в живых остался, – платят не скупясь и почти всегда без обмана, потому что выгодно иметь такого воина на своей стороне, а не на стороне врага. И воину в такой жизни хорошо: живой воин богат и весел, а мертвому – никаких забот.