Книга Между западом и югом - Иван Кузмичев

— Стоять! — крикнули сзади Ярослава. Бросив мимолетный взгляд, он увидел, как один из третьей пятерки заваливается назад – кто-то из атакующих с разбегу приложился прикладом в корпус первогодка. Специально или нет не столь важно – эффект от подобного удара одинаковый: чуть сильней и витязя опрокинуло бы на спину, смяв воинов из следующей шеренги.

Хрлум! В это же время Ялбу почувствовал, как взмывает верх и грузно падает на промерзлую землю, перед ударом он увидел ясные торжествующие серо- голубые глаза недавно обретенного врага. Ханский сын упал наземь и отключился, по его лицу расползлось багровое пятно, нос съехал набок, а изо рта потекла темно- алая струйка. Верхняя губа неровными клоками прикрыла белые осколки передних зубов медленной патокой вытекающей вместе с кровью на подбородок и шею, темно- алая струйка с белыми осколками быстро образовала кровавую лужицу на сером снегу.

Капрал сначала не понял, что произошло, но через пару секунд увидел в шеренге брешь: в строю не хватало калмыка. Бросив взгляд вниз, Ярослав нашел бессознательного подчиненного, Ялбу лежал не шевелясь, лицо залила кровь. Не мешкая, нарушая Устав, капрал одним прыжком подскочил к калмыку и перевернул его набок – им подробно объяснили какую первую помощь нужно оказать собрату при разных ранениях. Захлебнуться собственной кровью капрал Ялбу не позволил.

— Носилки! — что есть мочи крикнул капрал.

Атакующие прошли сквозь строй первокурсников в мгновение ока, но уже через десяток саженей перешли на шаг, а еще через десяток и вовсе остановились. Откуда-то сбоку них появилась пара витязей с двумя жердями соединенными плотной парусиной.

Не говоря ни слова, они положили их рядом с Ялбу, взяли бессознательное тело за руки- ноги и на счет "два" аккуратно переложили на серую парусину.

— Ты ублюдок! — взревел раненым медведем Ярослав, увидев окровавленный приклад Андрея. — Это ты его ударил?! Зачем?

Не понятно чего было больше в яростном крике капрала: вопроса или обвинения.

— Догадайся, капрал, — презрительно глянув на Ярослава, второкурсник вытянулся во фрунт.

— На свои места шагом а- арш! — негромкий хриплый голос Александра Петровича осадил капрала, словно кружка ледяной воды пьянчугу.

— Курсант Смирнов! — не глядя на красного от ярости капрала, наставник повернулся к вытянувшимся во фрунт шеренгам второкурсников.

— Я! — серо- голубые глаза курсанта задорно блеснули и сразу погасли, встретившись с неприязненным взглядом наставника первогодков.

— Что ж ты так неаккуратно бежал? Ведь приказ в корпусе простющий – братьев не калечить, в свары не вступать, а у вас уже второй случай за полторы недели.

Нехорошо.

— Не специально, господин наставник! Руку чуть выше с прикладом поднял, но такого больше не повторится, — спокойно ответил Андрей.

— Конечно, не повторится, но для памяти нужно оставить зарубку, авось в жизни пригодится…

Вечером на плаце выстроились два курса. Перед витязями вышел старший наставник Михей Павлович, по привычке держа в руках небольшой кнут. Несильно постукивая по бедру, словно отмеривая уходящие мгновения жизни, он обвел взглядом плац и нехотя сказал:

— За нарушения приказа по корпусу, за злодеяния против брата по духу, курсант Смирнов приговаривается к полусотне ударов батогами! Приговор привести в исполнение немедля!

Еще не смолкли слова Михея Павловича, а в конце плаца, из одноэтажного дома старшего наставника вышел полуголый Андрей Смирнов в сопровождении двух сокурсников. В руках у одного из них был длинный куль, завернутый в холстину, второй нес плотную мешковину.

Витязи с содроганием глядели, как исполняется приговор. Наставник провинившегося курсанта по правилам корпуса лично приводил наказание в исполнение. В большинстве случаев они не были телесными: царь требовал не калечить пестуемых "птенцов" понапрасну, тем более, когда есть не менее действенные меры наказания. Но если телесные наказания случались, то обычно за крупную провинность, за которую в армии казнят или заставляют смывать кровью свой позор.

Бледный Андрей опустился на подложенный перед ним квадрат мешковины. Голова витязя вопреки обыкновению не склонилась в знаке смирения, он наоборот глядел на мир светлыми чистыми глазами правого в собственных убеждениях человека. Его мировоззрения не смог перебороть даже отец Варфоломей, с тоской молодой епископ глядел на Андрея, понимая, что этот отрок в чем-то прав, прав по каким-то одному ему известным правилам и догмам. Витязь глядел на собратьев с улыбкой: немного унылой, немного обреченной и чуточку веселой.

Курсант понимал, что после экзекуции он вряд ли выживет. Полсотни ударов и взрослый мужчина не всегда выдерживает, а что говорить о нем? За размышлениями он пропустил момент, когда на спину упал первый удар. В теле взорвался снаряд боли, волнами разлившийся по уставшим членам. Удары сыпались один за другим, но Андрей держался: третий… седьмой… десятый…

На одиннадцатом курсант упал лицом на плац, с веселой обреченностью поднялся на руках, вскинул голову, обвел взглядом замершие шеренги и приготовился принять новую порцию ударов…

После двадцать девятого удара витязь не смог подняться. Из последних сил он на дрожащих руках тянулся вверх, силясь удержать колышущееся тело в равновесии.

Белоснежные снежинки, упав на спину или плечи курсанта, превращались в кровавые льдинки. Они будто охлаждали пыл обессиленного Андрея. Но он продолжал бороться, даже тогда, когда двое друзей, подхватили его под руки и бегом потащили в лазарет. Приговор, не приведенный в исполнение, отложили на неопределенное время: забивать мальчишку до смерти старший наставник запретил.

По злой иронии на соседних кроватях в натопленной длинной палате царства Гиппократа лежали два курсанта. Один получил сотрясение мозга и лишился передних зубов, а другой на всю жизнь получил страшные шрамы на спине…

* * *

Середина марта 1712 года от Р.Х.

София.

Весна в Болгарии расцвела пышным цветом, благоухали полевые цветы, деревья радовали глаз девственной зеленью, наливающейся жизненной силой. Мир преобразился так быстро, что мне стало как-то неловко. Я провел здесь прорву времени: договаривался с посланниками повстанцев, слушал доклады о передвижениях турок, засылал тайных гонцов к австрийским Габсбургам, а в это время моя царица с наследником вынуждена томиться в столице, решая государственные проблемы, о которых должен думать только я. Есть в этом что-то неправильное…

— Ваше Величество?

Негромкий голос князя Григория Федоровича Долгорукого прогнал прочь несвоевременные мысли.

— Все хорошо, генерал, продолжайте, прошу вас.

Наши войска, уменьшившиеся до 52 тысяч солдат, встали на квартиры в предместьях Софии и ближайших городках. Добровольческие полки, присоединившиеся за 7–8 месяцев, стояли отдельным лагерем. Там их гоняли русские офицеры, стараясь сделать из пришедшего люда боеспособные батальоны, пусть не равные нашим по боевым качествам, но хотя бы имеющие представления о построениях и отражению атак противника. Надо заметить – стремление православных освободиться от ига Османской Порты действовало сильнее любого телесного наказания. Хотя неприятные инциденты с участием черногорцев, сербов, венгров и греков случались постоянно, что поделаешь, менталитет у людей разный, все импульсивные, драчливые. Но ведь русские офицеры и поставлены во главе батальонов и рот, для того чтобы обуздать яростную непокорную натуру. Объединять повстанцев в полноценные пехотные полки по решению Генштаба не стали – применили принцип башкирских казачьих пятисотенных полков, с той лишь разницей, что там была исключительно кавалерия, а здесь пехота.