Книга Проект "Пламя" - Юрий Козловский

Настя, честно говоря, и не задумывалась пока особенно о своей будущей судьбе и предстоящей долгой-долгой жизни. Она была слишком молода для того, чтобы переживать за судьбы мира, а случившееся с ней девять лет назад вспоминала как увлекательное приключение. Гораздо больше ее заботили собственная личная жизнь и романтические переживания. Та полудетская влюбленность в Андрея Синицына, которую она чувствовала в восемнадцать лет, не прошла испытания временем и, главное, жизнью с ним под одной крышей. Настя знала, что Андрей боготворит ее, готов ради нее на все, вплоть до разрыва с орденом, что он очень тяжело переживает расставание, но ничего не могла с собой поделать. Жалея Андрея, она честно старалась переломить ситуацию, заставить себя вернуть прежние чувства, но в глубине души понимала — ничего не получится.

Слишком они были разными людьми. Синицына с младенчества готовили к миссионерской стезе, орден долгое время был для него всем. А Настя жила обычной беззаботной жизнью и до сих пор во многом оставалась обыкновенной девушкой, радующейся каждому прожитому дню. Даже свои приобретенные способности, кроме открывшегося таланта к художественному творчеству, она почти не использовала за все прошедшие годы. Хотя не раз так и подмывало исправить явную несправедливость или наказать подлость. Но из этого правила невмешательства было исключение. Когда Настя определяла в людях болезни и видела, что в состоянии помочь им, она всегда это делала, часто даже с ущербом для собственного самочувствия.

Разорвав отношения с Андреем, Настя часто вспоминала Павла Шевцова, бравого капитана, который тоже был по уши влюблен в нее. Последний раз они виделись в Москве девять лет назад, когда Павел отправлялся в Чечню. Настя тогда напророчила капитану, что он вернется с войны живым, хоть и получит ранение. Летом две тысячи четвертого года в один из приездов в Магадан Степана Бойцова она выведала у него координаты Шевцова и, выехав в сентябре из Москвы на Кипр, завернула на день в Тверь, где обосновался ушедший из армии Павел.

К этому времени Настя знала, что Шевцов уже три года женат на молодой женщине-враче из того госпиталя, где проходил лечение после ранения в плечо и контузии. Два года назад в семье Шевцовых родился сын, в котором капитан, а точнее, подполковник — именно в таком звании он вышел в запас — души не чаял. За свои действия в Чечне Шевцов получил звание Героя России, но нигде это не афишировал, так что знакомые и соседи даже не догадывались о его героическом прошлом.

Настя не собиралась вмешиваться в жизнь Павла, тем более расстраивать его семейное благополучие. Она хотела только посмотреть на него, хотя бы издалека. Увидела она его гуляющим в воскресный день с женой и сыном в детском парке. Настя не опасалась, что Шевцов заметит ее, потому что держалась поодаль и в крайнем случае всегда могла укрыться от его взгляда. Но делать этого не пришлось, потому что внимание Павла было полностью занято семьей и он не обращал ни малейшего внимания на то, что происходило вокруг, начиная забывать въевшуюся в плоть привычку постоянно контролировать пространство вокруг себя. И ведь это прекрасно, подумала Настя, ведь такие навыки совсем не нужны в мирной жизни.

Они оба, и Павел, и его жена, излучали любовь и нежность друг к другу и к малышу, так что Насте стало даже немного завидно. По привычке она просканировала состояние организма всех троих и их ощущения. Женщина и мальчик были абсолютно здоровы, но от того, что Настя увидела в голове Павла, она пришла в ужас. После контузии, то есть уже в течение четырех лет, его мучили постоянные сильнейшие головные боли, и непонятно было, как он их выдерживает. И главное, он никогда никому не жаловался на эти боли, так что даже жена о них не знала.

Если бы Настю спросили, что она сделала, она бы не смогла ответить. Она просто мягко прикасалась к разрушенным нервным окончаниям, что-то поправляла, что-то восстанавливала. Но она твердо знала, что уже с завтрашнего дня боли у Павла начнут постепенно утихать и вскоре пройдут совсем.

Она уезжала из Твери со щемящим чувством, что лишилась в жизни чего-то важного, хотя никогда не строила никаких планов, связанных с Павлом. А вот, оказывается, жило внутри нее что-то, что не давало забыть его. Недаром ведь будто бы ни с того ни с сего она поехала к нему в Тверь! Но разрушать чужое счастье, чтобы на его обломках пытаться строить свое, она не хотела. И Настя сделала для себя вывод — если почувствовала, что это твое, цепляйся зубами и не отпускай, чтобы снова не пережить разочарование. А Павла следует навсегда забыть, как важный, но пройденный этап, и не бередить раны.

Вот только отдых на Кипре был безнадежно испорчен не проходящей в течение трех недель головной болью…

3

Российский народ всегда представлялся Карлу Вайсману здоровенным деревенским мужиком, пьяным и крепко спящим в запущенном и неубранном доме, и можно смело заходить и без спроса брать все, что захочется, не опасаясь получить за это по шее. То проснувшимся с больной головой и начавшим, вместо того чтобы заняться севом, распродавать хозяйство, вплоть до чернозема с собственного огорода, желая похмелиться. В этот момент тоже можно было прийти и сторговать по дешевке все, что приглянется, а когда хозяин отвернется — просто стащить. А то, поправив здоровье и придя в благодушное состояние, он находил себе образец для подражания в близких или далеких соседях и принимался за коренное переустройство собственной жизни, следуя их примеру и не обращая при этом внимания на горестные вопли домочадцев, а только стегая их кнутом или награждая миской похлебки.

За последние двадцать лет, как полагал Карл, Россия прошла два этапа и приступила к третьему, и опять-таки, как всегда бывает в этой стране, этапы перекрывали друг друга, хаотически наползая по времени один на другой. Его организация умело воспользовалась положением и неплохо поживилась, сделав ставку на людей, присосавшихся, словно пиявки, к главному на нынешний момент богатству России — ее недрам. Только, в отличие от настоящих пиявок, они никогда не отваливались от тела сами, сколько бы крови ни насосались. Готовы были лопнуть, но не отдать захваченного добра. Оторвать их можно было только способом прижигания, но этого почему-то никто не хотел делать, несмотря на достигшее критических пределов обескровливание страны. Кровь они сосали, но постоянно забывали накормить донора.

К концу прошлого века дела организации в России шли как никогда хорошо. Она готова была, используя непонятно откуда взявшегося олигарха Сидорина, оседлать ее хребет, окончательно превратив Россию в собственную кладовую, откуда можно бесконтрольно черпать все необходимое для поддержания сытого существования Запада. Но вмешалась таинственная третья сила, глубоко законспирированная и чрезвычайно опасная, и Карлу пришлось спешно бежать из Москвы. Конечно, это не отменило и не разрушило планы организации, достаточно глубоко укоренившейся во всех властных органах России через своих добровольных помощников и платных или работающих из страха агентов.

Но самому Карлу та неудача стоила очень дорого. Его делом занимался сам координатор европейской ложи Франц Айзенштадт. Этот маленький, высохший чуть ли не до состояния мумии, слишком зажившийся на этом свете и передвигающийся в инвалидной коляске человек обладал невиданным могуществом и властью на огромной территории от Киева до островов Атлантического океана. Он принял Карла в старинном испанском замке, расположенном в удивительно красивом месте на побережье. Карл стоял перед ним навытяжку, а координатор перечислял его прегрешения перед организацией и живописал наказания, которым подвергались виновные в совсем еще недавние времена. Делал это он столь профессионально, что Вайсмана стало неудержимо трясти от ужаса.