Книга Штука - Владислав Выставной

Теперь мы в каком-то невзрачном, задымленном сигаретным дымом кафе – будто вынырнувшем из начала девяностых. Полуподвальное помещение, каменные своды, столы с грязноватыми скатертями. Похоже, Хиляк здесь уже бывал. Теперь он напротив – так и сидит, не снимая дурацкой шляпы, словно боится выйти из придуманного себе образа.

Едва мы уселись, рядом возникла потасканного вида официантка. Даже не глянула на Хиляка – обращаясь исключительно ко мне, она изо всех сил старалась выглядеть милой:

– Здравствуйте, э-э… Чего-нибудь желаете? Вот, меню, пожалуйста! Как что-то выберите – дайте знать. Я буду у стойки… Может, воды, сока? Кофе?

Я неопределенно дернул плечом. Официантка, улыбаясь, попятилась к барной стойке. Под полками с нехитрым выбором напитков маячила рожа, вполне достоянная заведения, – жаль, что ее не видел Родригес, когда искал образ бармена для своего кино. Поймав мой взгляд, рожа приветливо оскалилась.

Да, выпить не помешало бы…

Хиляк нервно огляделся и сказал:

– Теперь понимаешь, зачем ты нам нужен?

– Нет, – сказал я. – Не понимаю.

– Тебя все принимают за мачо.

– За кого?!

– За эдакого самоуверенного брутала. За анимала, черт возьми! Не спорь – это же очевидно! Ты нравишься женщинам – правда, тебя быстро бросают. Тебя охотно берут на работу – и сразу же стараются повесить на тебя всех собак или уволить… Что, угадал, ха-ха?

Смех у Хиляка вышел какой-то нервный.

– Вы что, досье на меня собрали?

– Просто я хорошо знаю слабаков… – загадочно сказал Хиляк и поставил на край стола, предмет, название которого я вспомнил не сразу. Только, когда послышалось негромкое, размеренное тиканье, я вспомнил, что это за предмет.

Метроном.

Я слишком много пережил за этот вечер, чтобы интересоваться странной причудой Хиляка, потому сразу же перестал обращать внимание на это ровное «так-так-так».

Взяли по чашке эспрессо. Кофе оказался подстать заведению: я с сомнением глядел в чашку, не решаясь допивать до конца. Поймал себя на мысли, что продолжаю находиться в полубредовом параллельном мире. Почему я все еще сижу рядом с этим психом, который рассказывает мне небылицы, заставляет пить отвратительный кофе и дышать сигаретным дымом, который он не стесняется пускать мне в лицо? Только ли потому, что недавно остановил меня на краю пропасти?

Нет, дело в другом. Просто я вдруг почувствовал надежду.

Надежда – вот, товар, который пытается всучить мне этот мошенник. И я не только повинуюсь его непреодолимой воле.

Я хочу ему верить.

Жестом подозвал официантку, попросил коньяку. Вспомнил про местный кофе – и попросил водки. Посмотрел на Хиляка. Тот покачал головой.

Выпил пятьдесят грамм, закусил кружком деревянной колбасы. Подумал – выпил снова.

– Расскажите об этом… Клане, – попросил чуть севшим голосом.

Хиляк окинул меня долгим, задумчивым взглядом, вздохнул, словно снова приступал к важному, но изрядно поднадоевшему делу.

– Все началось давным-давно, – грустно улыбаясь, заговорил Хиляк. – Так давно, что никто и не помнит когда. Ведь сильные и слабые были всегда. И никогда у слабаков не было шансов. Но жить-то они хотели не меньше, чем те, что покрепче. И, по возможности, жить не хуже… Помнишь, как в сказано в Библии – «блаженны нищие духом»…

– Так, все-таки, религиозная секта?

– Не угадал. Просто случались в истории такие моменты, когда слабость вдруг действительно становилась силой. Ты понимаешь, о чем я?

– Первые христиане?..

– Ну, назовем это так. Там было много слабаков – ведь Он давал надежду. Он и пришел-то, прежде всего, к слабым… Но, как это всегда бывает в нашем мире, и в этом случае нас быстро потеснили сильные – просто потому, что Он любил всех, всех без исключения. Ну, и некоторое время спустя, все стало с ног на голову: посмотри – на иконах нет слабаков. Одни герои. Это, наверное, правильно – ведь слабака не заставишь гореть на костре. И пыток вынести он не в состоянии. Слабак не может произвести впечатления на толпу, понимаешь? А, значит, мы не нужны борцам за веру. Просто потому, что мы не борцы в принципе…

А потом… Потом стало еще хуже. Но, давай по порядку. Итак, где-то там, в глубине веков, слабаки додумались до одной простой вещи: нам нужно объединиться. Причем, тайно – без какого бы то ни было участия сильных. Опыт оказался настолько удачным, что Клан существует и поныне. Миллионы слабаков вместе – представляешь?!

– Миллионы? Не может быть! Как столько лет можно хранять тайну?

– А в том-то смысл замысла: не нужно ничего скрывать. Сильным просто не интересны дела слабаков – понимаешь? Нас как бы нет! Они смотрят сквозь нас, как сквозь стекло! Вот ты, ты знаешь, сколько тварей живет в земле у тебя под ногами, насколько сложна организация этой подземной жизни? Ты знаешь только: есть какие-то муравьи, мыши, кроты да черви. А как они влияют на твою жизнь?

– Но… Пример, мне кажется, несколько…

– Натянутым? Пускай! Только ведь в отличие от кротов, даже у самых законченных слабаков есть разум…

Некоторое время молчали. Чтобы переварить услышанное, пришлось хватануть еще водки. В голове уже слегка плыло.

– А, все-таки, зачем он нужен, этот Клан? Вроде клуба по интересам? Где бездарности друг с другом в шашки играют?

Хиляк криво улыбнулся:

– Ну, отчасти так и получается. Только создан Клан с другой целью. Чтобы защитить нас…

– В смысле?

– Дать шанс выжить. Я тебе скажу одну вещь, и ты прими ее как данность. Если бы не Клан – нам с тобой не жить бы в этом мире.

– Ну, по-моему, это преувеличение… – довольно развязно возразил я. Хотя что-то в душе тревожно екнуло.

Пожалуй, водки на этот раз хватит.

– Никакого преувеличения, – серьезно сказал Хиляк, и, поправил шляпу – будто это могло служить дополнительным аргументом. – Помнишь Спарту?

– Это… где хилых и некрасивых детей сбрасывали в пропасть? Но это же несерьезно…

– Еще как серьезно. В Древней Спарте нас уничтожали в младенчестве. В диких племенах мы гибнем сами собой – не доживая до совершеннолетия. Иногда это создает иллюзию – будто слабаков никто и не трогает. А зачем их трогать, если они сами дохнут?

Реальная проблема начинается тогда, когда наступает цивилизация, и нас становится слишком много. Вот тогда сильные начинают нас замечать. И понимают, что не хотят тратить на нас ресурсы, кормить, одевать нас. Наше присутствие начинает попросту раздражать… Что интересно, общество очень стыдится говорить прямо – «слабаки». Обычно нас сваливают в одну кучу с другими «врагами общества». Так уж вышло – мы всегда первыми попадали под раздачу.

Когда-то нами занималась инквизиция. Почему колдуны, ведьмы, те, кого почем зря объявляли еретиками, не могли за себя постоять? Да в том-то и фокус – большая часть из них – наши несчастные собратья.