Книга Ключи Коростеля. Ключ от Снов - Сергей Челяев

Камерон перед смертью сумел снять с себя смертельное заклятье Перерождения, причем неожиданно простым приемом из обихода бестолковых сельских знахарей и невежественных деревенских ворожей. Тем самым он отринул силу Птицелова, посланную на него древней магией зорзов, помноженной на темное искусство адептов Ордена. Отринул и стряхнул ее… в обыкновенную миску с водой, как отряхивают руки после их омовения! Или же – испачкавшись в чем-то, что еще не успело прилипнуть к рукам как следует. Или въесться в душу… При этой мысли Птицелов буквально скрежетал зубами, и ему хотелось рвать и метать, крушить все вокруг и, что его страшило более всего, убивать без всяких на то причин.

И медленно, постепенно сводя воедино все нити упорных рассуждений и смутных догадок, Птицелов понял, что он должен сделать, причем как можно скорее. В последнее время его часто снедало смутное предчувствие, что он уже опаздывает к чему-то, куда-то безнадежно не успевает, хотя, казалось бы, во всех своих предприятиях всегда чувствовал себя единственным хозяином положения. И когда Птицелов все-таки нашел ускользающую нить, все сразу встало на свои места.

Миска с водой возле дома мальчишки! Простая железная миска с водой, в которой оказалась утопленной и сокрытой невероятная сила, – вот что на самом деле было разгадкой. Найди Птицелов место, куда впиталось заклятие, – и он вернет свою потерю, а заодно – и обретет власть над мертвым. Ведь душа друида виделась сейчас Птицелову идеальным проводником, могущественным и покорным одновременно. А уж извлечь-то ее из небытия Птицелов сумеет, заклятие оборотничества – могучая сила, способная и мертвому развязать язык. Во всяком случае, так всегда считали маги Ордена, и темные, и серые, и прочие, а они-то уж знали толк в подобных вещах.

Если же душа Камерона, или что там остается от этих проклятых друидов после смерти, будет несговорчивой, Птицелов, уж будьте покойны, сумеет подобрать к ней ключ! И не какую-то там жалкую, никчемную железяку, которая только – проводник, посредник между знаниями Круга и обладателем ключа, посмертного дара самого могущественного друида. Его Ключ – из плоти и крови. И поэтому пора захватить его с собой. Потому что в нем, в этом странном мальчишке, есть что-то еще, чего ему, Птицелову, до сих пор не открыли его тревожные сны.

ГЛАВА 3МИСКА С ВОДОЙ (окончание)

– Так что уж не обессудь, Ян Коростель, – усмехнулся Птицелов, но столько было горечи в той усмешке, что Яну стало не по себе. – Придется, видно, тебе возвращаться в родные края. А я буду тебе верным и заботливым попутчиком. Со товарищи, конечно – многозначительно добавил зорз, шутовски делая небрежный реверанс в сторону своих прислужников. Колдун мерзко осклабился, а костяное лицо Лекаря вообще не изменило своего обычного выражения безучастного ко всему мертвеца.

– А если я никуда не пойду с вами? – бесцветно откликнулся Ян. Птицелов холодно покачал головой, а Колдун хищно ухмыльнулся и тут же прикрыл узкой ладонью откровенный зевок.

– Брыкаться, между прочим, не советую, – серьезно сказал Птицелов. – И сразу хочу предупредить: впереди уже твою деву ведут Кашлюнчик и твой приятель-друид, поэтому в твоих самых скорых интересах, парень, чтобы мы догнали их как можно быстрее. Знаешь ли, ее провожатым я, – тут Сигурд тоже зевнул, играя безразличие, – конечно, строго-настрого наказал не баловать, но ведь всяко случается в этой жизни? Понимаешь?

Ян был разъярен как бык, готовый от бешенства ринуться на зорза и топтать его ногами и душить хоть голыми руками. В то же время какая-то другая часть его сознания внимательно и рассудочно прислушивалась к каждому слову зорза, ловила его взгляды, интонации, малейшие смены настроения. Коростелю сейчас казалось, что в нем только что поселился кто-то другой, что был неизмеримо сильнее его душевно, а оттого – спокойнее. И в первый раз за все время их разговора ему стало страшно.

– Ну, вот, – заключил Птицелов, по-своему истолковав внезапную бледность своего собеседника, – будем тогда считать, что и договорились. Пока с твоей Рутой ничего не случится, это я тебе обещаю. Ну, а дальше все будет зависеть только от твоей покладистости, приятель. Сделаем все как надо – и пожалуйста, совет да любовь: оставайтесь с твоей невестой в своем собственном доме, живите себе дальше да плодитесь на удовольствие. Ну, чем не тихое, уютное счастье, а? Я тебя, можно сказать, на веревке к нему тащу, к самой твоей судьбе, парень. А ты еще хочешь упираться! Вот ведь как бывает на свете!

Птицелов, казалось, даже сам совершенно искренне удивился такому неожиданному повороту своих мыслей. Он и выглядел сейчас гораздо веселее, чем в начале этого трудного разговора. А Ян Коростель тихо и обреченно почувствовал, как нечто, то ли часть его души, то ли какая-то иная сущность мягко и осторожно уходит обратно, во тьму. Словно кто-то, стоя у замерзшего зимой окна, продышал в нем дырочку и все это время внимательно смотрел туда, наружу, а этим холодным окном и был он сам, Ян Коростель. А потом этот некто задернул занавеску, тихо отошел от окна и исчез. И остался один только Ян. И еще – холод, от которого нигде не было спасения.

Рассказ русинского таинника поразил друидов. Уже после окончания битвы, когда над окровавленным островом, казалось, навеки повис запах тления и смерти, к Одинцу, который умудрился-таки выйти из жестокой сечи целым и невредимым, пришел старый балт. Это был один из отряда пропавшего Озолиня, воин-ветеран, что уже многие годы с ведома своего воеводы тайно приглядывал за своими. У входа в палатку Одинца охрана не хотела его пропускать, но он только сказал несколько тихих слов, и мечники тут же отступились. Соглядатай же положил на стол перед русинским бородачом лист бумаги и еще один смятый обрывок, разгладил его задубелой от рукояти меча ладонью и ткнул пальцем в замусоленный клочок. Воевода крякнул, смерил старика недоверчивым взглядом, однако подошел к столу, чтобы увидеть то, на что указывал балт. Перед ним лежала секретная записка, посланная Иваром врагу! А старый таинник указывал Одинцу на… стрелку, что была, видимо, наспех начерчена на обрывке письма тем же карандашом в самую последнюю очередь.

Неровная стрелка указывала на небрежно нарисованную схему, изображавшую расположение войск союзных королевств перед минувшей битвой. Одинец долго смотрел на рисунок и стрелку, после чего медленно поднял голову и встретился с усталым взглядом старого балта из-под нависших кустистых бровей. Тот с минуту с каким-то безразличным ко всему видом смотрел на русинского воеводу тайных дел, после чего с трудом разомкнул запекшиеся губы.

– Отсюда… смотреть… надо было… русин. Отсюда… Понимаешь?

Одинец судорожно сглотнул, молча кивнув.

– Вот оно как значит… получилось… с Иваром-то… – пробормотал старик. Затем вздохнул, тяжело повернулся и, косолапо переставляя ноги, вышел из палатки. А Одинец так и сел на табурет.

Воевода вспомнил, что даже не спросил давеча старого таинника, где тот взял второй кусок письма. Но Одинец внезапно почувствовал, что у него буквально затрещала голова, так что, казалось, сейчас лопнет. Тогда воевода вскочил, бросился из палатки к коновязи и с разбега сунул голову в стоящее тут же ведро с водой. Потом он долго пил и все никак не мог утолить жажду. Наконец, обессиленный, опустился на траву и на все вопросы обеспокоенных телохранителей только горестно мотал головой из стороны в сторону, и лицо его было бледным и землистым, как у человека, долго болевшего и оттого невзвидевшего белого света. Понял русинский воевода тайных дел, что ошибся в том, в чем не ошибался никогда.