Книга Малавита-2 - Тонино Бенаквиста

Уоррен разрывался между желанием убежать, шепнуть ей на ухо что-нибудь смешное или совершить какой-нибудь дерзкий поступок, который привлек бы ее внимание. Но вместо этого он скатывался к обычной браваде, которую демонстрируют подростки, оказавшись на краю непреодолимой пропасти, разделяющей мальчиков и девочек. Эта дура меня в упор не видит. Ему никогда еще не приходилось ощущать себя настолько не у дел. Его игнорируют — и кто? Единственное на свете существо, чье внимание он хотел бы привлечь. В этом должна быть какая-то логика, но какая? Иногда, когда они оба раскрывали учебник, их локти соприкасались, Уоррен вздрагивал как от удара током, она же, ничего не замечая, продолжала начатое действие и в лучшем случае бросала ему безразлично: Какая страница? Застигнутый врасплох, он отвечал: Не знаю, и тогда она спрашивала у кого-нибудь другого. Что бы такое ему придумать, чтобы Лена Деларю заметила его существование? Получить высший балл за сочинение? Завести скутер? Накачать плечи, как у пловца? Что же сделать, чтобы она наконец стала воспринимать его живым существом?

Впрочем, что касается способов ее поразить, у него был огромный выбор! Он мог бы, например, наклониться на уроке к ее уху и сказать: Знаешь, а я вырос среди убийц, я умел заводить угнанную машину, до того как научился говорить, я с завязанными глазами могу перезарядить П-38, а когда мне исполнилось двенадцать лет, папа, тайком от мамы, повел меня праздновать мой день рождения в стрип-бар. Чистая правда, о которой он не имел права говорить, и все же это даже не приходило ему в голову, потому что рядом с ней он становился обыкновенным мальчишкой, как все, который мечтает впечатлить девочку тем, что бегает быстрее всех или дальше всех метает мяч. Тем временем раздавался звонок, и Лена бежала в коридор, чтобы рассказать Джессике о потраченном впустую часе. А Уоррен проклинал все на свете, сгорая от стыда, что упустил такой случай. В холле он видел толпы парней, гордо прогуливавшихся под руку с девчонкой. Эти ребята будут похрабрее его, даром что он Манцони. В других школах он был на положении главного, перед которым все пресмыкались. Он сам производил впечатление на девчонок, а не наоборот. Всего год назад, в предыдущем лицее, одна девица из последнего класса пожелала стать его «первой», как она сама выразилась. Я буду твоей первой женщиной, ты никогда меня не забудешь, всю жизнь ты будешь помнить о Беатрис Вале.

С тех пор как Уоррен перестал видеть себя в будущем великим архитектором «Коза ностры», он утратил все свое высокомерие, весь апломб, превратившись в глазах окружающих в простого смертного. Учителя считали его слишком робким, а немногочисленные приятели удивлялись, что он исчезает сразу после занятий. Единственный раз в жизни он принял приглашение на вечеринку в надежде увидеть там Лену Деларю. Уоррен не находил себе места, чувствовал себя нескладным и нелепым, шутил невпопад, танцевал из-под палки, не мог вписаться ни в один разговор. Лена же веселилась вовсю, ощущая себя совершенно непринужденно и в своем возрасте, и в своем времени.

Устав мучиться, Уоррен стал жаловаться на девчонок сестре, когда та заглянула в родительский дом.

— Ладно, хватит скулить, как ее зовут?

— Кого?

— Ту, которая тобой никак не заинтересуется.

— …Лена.

— Ну, и в чем проблема?

— У меня такое ощущение, что я невидимка.

— И сколько это длится?

— Через десять дней будет полгода.

Бэль попыталась ему помочь, но наговорила обычных штампов, надавала самых банальных советов, так что ей не удалось убедить и себя саму.

— Она должна понять, что я существую.

— Ты никогда не займешь первое место по математике, стометровку даже я бегаю быстрее тебя. Конечно, ты очень красивый, но я говорю так, потому что я твоя сестра. Правда, у тебя есть испачканный кровью платок, который принадлежал Лаки Лучано, но вряд ли это пригодится тебе с твоей Леной.

— Есть у меня одна мысль, но…

— Ой, не люблю я, когда ты вот так смотришь… Что за мысль-то?

* * *

Ночь спускалась на холм Мазенк, Фред оставил свой шезлонг, Малавита последовала за ним. Он вернулся к своей пишущей машинке, ворча на Магги, которая за весь день не удосужилась позвонить. Он считал, что на связь должна выходить она. Те, кто уезжает, дают о себе знать тем, кто остается, а не наоборот. С тех пор как мадам стала проводить рабочую неделю в Париже, занимаясь своей лавочкой, она появлялась дома лишь к вечеру пятницы, и начиная со среды дни для него тянулись бесконечно. Поэтому ему особенно нравилось, когда она звонила именно в этот день, говоря приятные вещи на его родном языке, потому что здесь, в деревне Мазенк (департамент Дром), случай поговорить по-английски, да еще и с характерным для Ньюарка (штат Нью-Джерси) акцентом, представлялся ему нечасто. Он так и будет бурчать, пока не зазвонит телефон, злиться на нее, обзывать всеми словами, его злость даже отразится на его сочинении: вот он сейчас пойдет и замочит ни за что какого-нибудь персонажа, который спокойно мог бы дожить до эпилога. Действительно, в середине главы он вдруг состряпал из ничего новый персонаж, сорокалетнюю женщину по имени Мардж, которая должна будет умереть в страшных муках при неясных обстоятельствах и из-за которой читателю явно придется вернуться на несколько страниц раньше, потому что ему покажется, что он что-то упустил. Когда в шесть вечера наконец раздался телефонный звонок, Фред не смог удержаться и выдал себя с первых слов:

— Я скучаю по тебе, любовь моя. А ты по мне скучаешь?

— Фред, пожалуйста…

Он понял следующую за этой немую фразу: Фред, мы не одни, не надо фамильярностей. За те десять лет, что их телефон был на прослушке, он научился не сдерживать эмоций, а вот Магги никак не могла забыть о каком-нибудь Питере Боулзе, который, надев наушники, слушал их разговор, готовый при любом подозрительном слове начать запись.

— Эти ребята слушают лишь то, что им хочется услышать, Магги, им наплевать на наши любезности. Они ждут государственных тайн, кодовых слов, формальных доказательств заговора, анаши личные маленькие секреты им до лампочки.

— Фред, прекрати или я повешу трубку.

— Эй, ты там, тебе ведь наплевать?.. Тебе наплевать, что я скучаю по своей жене, тебе это просто непонятно, потому что у тебя и жены-то нет Для тебя все это — литература, жена, по которой кто-то там скучает. Ты, мешок с дерьмом, ты и знать не знаешь, что это такое, скучать по кому-нибудь, потому что по тебе-то уж точно никто никогда не скучал, да и ты сам гоже — никогда и ни по кому! Потому-то тебя и ценит твое начальство — тебя ничем не проймешь, умри ты на боевом посту — ни вдову извещать не надо, ни денег на детей собирать, ни пенсию им выплачивать, недорого ты обойдешься налогоплательщикам! Ты не знаешь этого горячего запаха, который оставляет в постели твоя жена, этот запах никогда не меняется, но он быстро исчезает, если жена спит не дома, и тебе не хватает его, ты скучаешь… если б ты только знал… Но ты никогда этого не узнаешь!