Книга Монастырь - Игорь Вагант

Может быть, здесь есть эта книга, думал Эдвин, и было бы очень интересно узнать, о чем дальше писал тот самый Скороход.

Ризничий Эльфин, крепкий средних лет мужчина, широко открыл глаза, услышав эту просьбу. Монах сильно удивился, узнав, что какому-то мальчишке из богами забытой деревни знакомы азы грамоты, но, тем не менее, сказал «нет».

Эдвин тяжко вздохнул, и Эльфин счел своим долгом объяснить причины отказа. Пригласив Эдвина сесть рядом с собой, прямо на ступени каменной лестницы, он успокаивающе положил руку на плечо юноши. Черты лица ризничего были суровы, и говорил он всегда тихо и рассудительно.

– Видишь ли, мой мальчик, – начал он, внимательно поглядывая на собеседника, – скрипторий – это святыня. Если ты думаешь, что в этом месте просто точат перья да шлифуют пергаменты, то ты сильно ошибаешься. Здесь взращивают плоды духа и замешивают тесто для небесного хлеба души.

Эдвин изумленно глянул на Эльфина, и тот улыбнулся.

– Я попробую объяснить проще. В книгах сокрыта вековая мудрость, потаенное знание всех народов, когда-либо живших, и даже тех, что еще не появились, и надо быть готовым к пониманию этой мудрости. Знать, как буквы складываются в слова, недостаточно. Глупого человека, прочитавшего мудрую книгу, обязательно одолеет грех гордыни – ведь он умеет читать! Ведь он прикоснулся к сокровенному знанию! И только богам ведомо, как он сможет это знание использовать, но наверняка – во вред себе и другим. Отправь-ка в битву неумелого мальчишку с острым мечом – скорее себя да своих товарищей поранит, чем нанесет вред врагам. «Странствия Тэлисина Скорохода», говоришь… Знай, что в каждой книге живут не только знания, но и демоны, готовые утащить в геенну каждого вложившего неверный смысл в богодухновенные слова. Научиться читать несложно, но понимать прочитанное – великий труд. Поэтому только монахи допускаются в библиотеку – даже новициям вход туда строжайше запрещен. А уж отвлекать внимание переписчиков – это означает не только мешать их работе, но и подвергать опасности их души. Ибо – и это знает каждый монах – существует злой дух, прозванный Тивилитарий, то есть Придирчивый. И каждое утро он приносит в ад полный мешок букв, которые были пропущены либо неверно скопированы переписчиками.

Эльфин встал, отряхивая свою рясу.

– Ну, и последнее. Это ты наверняка поймешь. Книги очень дороги. Год назад твой господин герцог Эдан предлагал отцу-настоятелю целую деревню за одну «Историю правления каменного короля Мередидда Уриена». И ему отказали. Некоторые из книг даже приковывают цепями во избежание воровства. – Ризничий улыбнулся. – Но сказанное, конечно, не означает, что эти знания будут всегда сокрыты от тебя. Осмотрись и подумай. Может быть, твое кратковременное пребывание в святой обители натолкнет тебя на мысль выбрать верную дорогу. А пока иди. Видишь, как брат Мадауг косо на нас смотрит? Не любит наш келарь, когда молодежь от работы отвлекается.

Тем не менее после разговора Эдвин любопытства ради тайком подошел к двери скриптория, собственными глазами убедившись в том, что с этой стороны открыть ее невозможно. Ничего напоминавшего замок или замочную скважину на двери не наблюдалось: скорее всего, ее запирали на засов изнутри. Оттуда никогда не доносилось никаких звуков: «замкнутые уста суть важнейшее условие покоя сердца», – сказал ему в том же разговоре Эльфин, так что в скриптории всегда царила полная тишина, нарушаемая лишь скрипом перьев; монахи же в случае надобности общались друг с другом жестами.

В скором времени Эдвин потерял интерес к этому дому, и лишь по утрам, выходя из своей кельи с метлой, по привычке бросал на него взгляд. На закате дня, за четверть часа до вечерни, слабое свечение за окнами пропадало, и скрипторий засыпал, с тем, чтобы на следующий день вновь проявить слабые признаки жизни.

От этих раздумий Эдвина отвлек какой-то шум. Юноша встрепенулся, чертыхнувшись. Двор послушников уже погрузился в тень, а судя по тому, что последние солнечные лучи освещали лишь верхушку главной башни аббатства, повечерие уже подходило к концу. Скоро народ потянется укладываться на ночь, а он еще половины работы не сделал. Эдвин перехватил поудобнее черенок метлы и вдруг замер в недоумении.

Дверь в скрипторий была приоткрыта.

Другого выхода, кроме как через двор послушников, отсюда не было. А это означало, что тот, кто открыл эту дверь, находится сейчас внутри. Во время молитвы, когда вообще-то все монахи должны быть на службе, и уж во всяком случае, в тот момент, когда переписчики уже покинули свои рабочие места.

Немного подумав, Эдвин осторожно прислонил метлу к стене и, затаив дыхание, прокрался к скрипторию. Тишина. Полная тишина. Он легонько толкнул дверь, мысленно ругнувшись: петли чуть слышно скрипнули.

В скриптории царил полумрак. В стене, что выходила во двор, имелись всего четыре крохотных окошка с цветными стеклами, едва пропускавших внутрь тусклый вечерний свет. Густо пахло кожей и купоросом.

Эдвин постоял с минуту, привыкая к темноте; спустя некоторое время он различил ряд столов с покатыми столешницами, а у противоположной стены – длинные и высокие, до самого потолка, полки, заваленные многочисленными свернутыми в трубки пергаментами. В дальнем конце залы на возвышении стояла кафедра, или, скорее, такой же письменный стол, но побольше, и обращенный передней стороной ко всем прочим. А на стене за ним виднелось почти неразличимое в полумраке дрожащее пятнышко света, отбрасываемое невидимой свечой.

Эдвин потоптался на месте, раздумывая. Вообще-то, это не его дело. Кроме того, его совершенно определенно накажут, если застанут в этом месте. Хотя… забытая горящая свеча в скриптории, где никого нет, вполне может привести к пожару. Найдя оправдание своему любопытству, Эдвин перевел дух и медленно двинулся вперед, стараясь не задевать сундуки и маленькие столики с письменными принадлежностями.

Действительно: прямо на полу в небольшой глиняной плошке стояла почти догоревшая свеча. А в стене, скрытая кафедрой от посторонних глаз, виднелась маленькая, по грудь высотой, полуоткрытая дверца. Подняв свечу, Эдвин заглянул внутрь. Вниз в кромешную темноту уходил крутой и довольно тесный проход с грубо вырубленными в скале ступенями.

Эдвин почесал нос. Вниз. Вот те раз. Не на верхний двор, а прямо вглубь горы Сидмон, куда-то под монастырь.

– Что ты делаешь здесь?!

Эдвин вздрогнул, чуть не выронив свечу от неожиданности. Грозный голос принадлежал высокому монаху, который внезапно выступил откуда-то из темноты скриптория. Лицо его скрывал капюшон.

– Я… тут свеча… – Эдвин с ходу не нашелся, что сказать.

– Вон отсюда!

Еле протиснувшись между кафедрой и фигурой монаха, и молясь про себя, чтобы все обошлось, Эдвин ринулся к выходу, но, не сделав и пяти шагов, упал, споткнувшись о какой-то мешок, и произведя, как ему показалось, невероятный грохот.

Юноша поднялся на четвереньки, подхватил плошку с чудом не погасшей свечой. И обомлел. Это был не мешок. На полу лежал человек. В монашеской рясе, с лицом, залитым кровью.