Книга Корабли времени - Стивен Бакстер

Я взирал на ландшафт, вынужденный из-за скорости перемещения во времени довольствоваться ролью наблюдателя: при этом замечая лишь самые долгоживущие статичные феномены. Я успевал заметить лишь то, что надолго «застревало» на Земле. Здесь не было людей: они стали призрачнее сказочных существ. Благодаря своей способности передвигаться они были некими невидимыми мотыльками, о существовании которых можно было догадаться разве по производимым ими предметам. Ни людей, ни животных — ни даже облака на небе. Я завис в сверхъестественной тишине. Если бы не яркая дуга солнца и не этот глубокий синий бархат неба (цвета между ночью и днем, какой бывает в летние сумерки), могло бы показаться, что я сижу на скамейке в парке накануне осени, когда кругом так пусто и безлюдно.

По счетчикам времени выходило, что я прошел треть пути — миновала четверть миллиона лет отделявшая меня от моего века. И все же век, в котором человечество строило что-то на земле, уже миновал. Планета превратилась в сад, в котором народ, именующий себя элои, жил своим бесполезным игрушечным существованием, и уже предшественники морлоков понемногу собирались в подземельях, заключенные там, и, должно быть, рыли тоннели между своими подземными склепами-фабриками. За полмиллиона лет пути произошли только самые незначительные изменения, Не считая дальнейшей деградации расы «гомо сапиенс», миллионов одинаковых трагедий, которые теперь представляло собой человеческое существование….

Но я пришел к выводу, отрываясь от этих убийственных размышлений, что одно изменение все же отчетливо присутствовало, медленно, но верно проявляясь в картине окружающей действительности. Что-то необратимо изменилось — и это было Солнце. Планета стала освещаться по-другому.

Вглядываясь в призрачные поляны у Питершама, в русло бездвижной Темзы, я перевел взор к небесам, расплывшимся между тьмою и светом. И тут я понял, что солнечная дуга больше не мелькает по небу — она повисла там незыблемо и грозно. Земля еще вращалась на своей оси достаточно быстро, чтобы движение солнца по небосклону расплывалось полосой, делая невидимым движение звезд по небосклону, но полоска солнца больше не вздрагивала между солнцестояниями: она была незыблема и спокойна, словно раскаленный прут железа, повисший в небе.

И снова на меня нахлынули тошнота и головокружение. Мне пришлось покрепче ухватиться за поручни машины, чтобы не свалиться с нее.

Трудно передать, что я испытал — какое впечатление произвело на меня столь простое и предсказуемое, в общем-то, событие! Во-первых, меня шокировала смелость инженерной мысли в смене сезонных циклов времен года. Теперь колебания земной оси стали незначительны в сравнении с движением Земли по орбите вокруг Солнца. Отныне времена года были упразднены на Земле. И все это означало лишь одно — я мгновенно понял это — наклон земной оси выпрямился!

Я попытался представить, как такое могло произойти. Какие-то грандиозные машины, установленные на полюсах планеты? Или это спровоцированные геологические изменения? — землетрясение такой силы представлялось невозможным. А если магнитное поле невиданной силы, с помощью которого управляли расплавленным магнитным сердечником планеты? Скорее всего, последнее.

Но потряс меня не просто размах подобного изобретения — механизма, который мог поворачивать планету: меня смутило, как же я мог пропустить это грандиозное явление во время первого своего путешествия. Как я мог упустить такое грандиозное открытие?

Я растер лицо ладонями и снова уставился на солнечную дугу, неподвижно повисшую в небе. Это было невероятное зрелище. Сначала мне почудилась в этом какая-то галлюцинация — быть может, наваждение, вызванное усталостью.

Восседая на велосипедном сидении перед этой картиной размаха свершений человека будущего, я чувствовал себя варваром с раскрашенным голым телом, с костями, заплетенными в прическе, который робеет и благоговейно преклоняется перед небожителями. Это было нечто сродни безумию, подступившему ко мне — и все же я с последней надеждой ухватился за мысль, что просто проморгал такой астрономический феномен. Оставалась единственная альтернативная гипотеза: я не ошибся во время первого своего визита в будущее, эта регулировка земной оси тогда просто не имела места.

А такое могло значить только одно.

Ход Истории изменился.

Утопающий в вечности склон холма — вот и все, что не изменилось в окружающем мире, сопровождавшее меня в моем долгом пути протяженностью в миллионы лет. На морфологию структуру земной коры эти небесные перемены не произвели никакого впечатления — но было заметно, что зеленый прилив, покрывавший землю, то и дело отступая в южном направлении, отступил окончательно, под натиском палящего солнца.

Мое внимание привлекло какое-то сверкание над головой, и я посмотрел вверх, заслонив глаза ладонью. Это явление исходило от солнечного обруча, остановившегося в небе, точнее, того, что им было, поскольку теперь можно было различить смутную пульсацию. Солнце все более ощутимо перебегало по небу, и это было вызвано уже не падением скорости, а замедлением самого светила. Солнце стало тормозить! Именно эти короткие вспышки и знаменовали собой смену дня и ночи.

Сначала я подумал, что упала скорость. Но, снова бросив взгляд на циферблаты, я заметил, что стрелки вращаются с точно такой же скоростью, ведя отсчет дням.

Однообразный жемчужно-серый свет постепенно растворился, и смена дня и ночи стала отчетливой. Солнце скользило по небу все медленней, оно было как желток утренней яичницы с беконом, приготовленной мисс Уотчет. Вскоре я понял, что пылающей звезде осталось лишь несколько веков до завершения своего пути по небу земли.

Наконец, Солнце остановилось — оно замерло на Западе, над горизонтом: жаркое и беспощадное, словно глаз кровожадного Циклопа. Итак, Земля перестала вращаться, повернувшись к светилу одной своей стороной!

Ученые девятнадцатого столетия предсказали, что Землю ждет судьба Луны — она тоже когда-нибудь остановит вращение. И вот предсказание сбылось.

Передо мной было творение рук человеческих — этих развившихся обезьяньих пальцев, которые, простершись сквозь века, стали руками богов.

Я осмотрел новую пустыню Англии, распахнутую предо мной. Земля была очищена, безводна и пуста — трава сошла с нее, обнажив корку высохшей глины. Кое-где торчал остистый кустарник, немного напоминавший по форме оливы, — боровшийся за существование под беспощадными лучами солнца. Могучую Темзу, разлившуюся на милю по долине, окончательно сдавили берега, и вскоре даже не искорки воды не проблескивало из русла. Едва ли последнее украсило пейзаж: в мире морлоков и элоев сохранились хоть какие-то намеки на типичный английский ландшафт, с его обилием зелени и воды. В результате получились Британские колониальные острова где-нибудь в тропиках.

Я сфотографировал бедную планету, одним ликом повернувшуюся к солнцу, а другим отвернувшуюся от него навсегда. На экваторе освещенной стороны, должно быть, от жары мясо отлипало от костей. Перегревавшийся воздух вызывал вихри, которые боролись с ледяными циклонами другого полушария, вымораживая снег из кислорода и азота над скованными льдом океанами. Если бы я остановил машину теперь, меня тут же сдуло бы с места как пылинку вместе с аппаратом — одним выдохом из легких умирающей планеты! Этот процесс мог остановиться только когда дневная сторона окончательно пересохнет, а другая окажется навечно похоронена подо льдом.