Книга След лисицы - Аркадий Адамов

— Два дня назад, Афанасий Акимович, вы в музей один заглянули, припоминаете?

— Было дело, — охотно кивнул головой Плетнин. — Достоевского Федора Михайловича музей.

— Интересуетесь?

— Ну что вы! — усмехнулся Плетнин. — Где уж там… Так зашел, по-соседски. Жена ключ унесла. Ну, деться было некуда. На улице холодно, сыро. Вот и зашел.

— Интересно показалось?

— А как же! Ведь тоже квартира. Семейство жило. Планировочка, прямо скажу, неразумная, проходные все комнаты. И мебель, конечно, непрактичная была. Это верно. А так жили ничего, метров по десять на человека приходилось.

— Личные вещи писателя видели?

— Непременно. У вас что, подозрения какие имеются? Так вы напрямик. Со мной можно.

Чем дальше шел разговор, тем все большую неприязнь вызывал у Цветкова этот человек. Но надо было говорить. Что-что, а память у Плетнина, видимо, отличная. Уж если что увидел, то, конечно, запомнил. И Цветков решительно спросил:

— Вы портсигар там не заметили? Кожаный?

Плетнин опять склонил голову набок и прищурился.

— А вам зачем?

— Да вот… украли его в тот день. Найти надо.

— Украли… — Плетнин еще больше склонил голову, почти прижал к плечу. — Гм-гм… При мне никто не крал. А то бы я непременно заметил. Но… подозрительные, конечно, были. Они всюду бывают. И потом, прямо скажу, какой там присмотр? Баба эта? Она мух считает, в мысли уходит, а не смотрит. Это я вам с ответственностью говорю!

Плетнин оживился, на пергаментном морщинистом лице его выступил легкий буроватый румянец. Сощуренные глаза заблестели.

— Ее непременно уволить надо, раз такое дело. И с характеристикой! Потом руководство там, я вам доложу. Ходит, так не смотрит ни на кого. Прямо скажу, интеллигенция! Уж я на нее насмотрелся. Уж я с ней горя хватил! Вот и эта… В очках, руки розовые, ногти, пудра там и прочее. А вот святыню не уберегла. Руководство, прямо скажу, не соответствует, — он увлекся и говорил со вкусом. — Ну, и потом, секретно, не для разглашения. — Плетнин понизил голос и опять перегнулся через стол. — Она сказала другой там, сам слышал: «Жаловаться, — говорит, — идти больше некуда и сил нет». Чувствуете? Это как-так некуда жаловаться? У нас всюду есть куда жаловаться! И как-так нет сил? Должны быть!

Широкое лицо Цветкова окаменело, и он осторожно, чтобы не сорваться, хрипловато сказал:

— Все, гражданин. На этом кончим. Благодарю. Значит, портсигар вы видели? Своими глазами?

— Так точно.

— И в котором часу были там?

— Да часиков так, чтоб не соврать, в одиннадцать.

— Ну и все. Благодарю.

Цветков встал, но руки не протянул. Плетнин тоже поднялся и, оглянувшись на дверь, сказал:

— А настроение там нездоровое. Буду считать, что сигнал подал.

Цветков ровным голосом повторил:

— Всего хорошего.

…В это время в соседней комнате шел совсем другой разговор. Напротив Виталия Лосева сидел спортивного вида худощавый парень с живыми карими глазами, в легкой куртке со множеством «молний». Это был студент Юра Прошин.

— …Я вам честно скажу, пришел я туда… в общем, одну девушку встретить. Достоевского я, конечно, люблю, но не до такой степени, — Юра широко улыбнулся. — Ходил, ходил и, знаете, заинтересовался. Там есть потрясающие документы! А она, знаете, не пришла…

— Ну, а портсигар-то видели?

— Конечно, видел! Да зачем вам это?

— Украли его. Вот какое дело, — вздохнул Виталий.

— Украли?! Здорово! Слушайте, надо найти! — Прошин искренне заволновался. — Давайте я вам помогу, а? Я, знаете, дружинник. Помните, того убийцу искали? Я ночи не спал. Дежурил. Вы мне можете полностью доверять.

— Спасибо, — улыбнулся Виталий. — Запомню. А ваша девушка так и не пришла?

— Нет, она позже пришла, потом. Ее задержали. Это точно. Я ей абсолютно верю. Мы, понимаете, очень друг друга любим. Это точно.

Прошина невозможно было слушать без улыбки. Он говорил с такой горячей и подкупающей искренностью, что Виталий, как-то незаметно для самого себя перейдя на «ты», улыбаясь, сказал:

— Ты отличный парень. И здорово у вас, видно, все получилось. Желаю счастья, — он невольно вздохнул.

— Эх, — в свою очередь, вздохнул Прошин. — Я ведь тоже собирался на юридический. Но вот из-за Ленки пошел на филологический. Интересно, конечно. Но перспектива не та!

— Это, брат, ты уж зря. На такие жертвы пошел.

— Люблю ее очень, — сокрушенно покачал кудлатой головой Юра. — С ума просто сойти. Отец вот смеется, говорит: «Женитесь». А мама говорит: «Рано». Да чего это я! — вдруг опомнился он и с азартом воскликнул: — Слушайте! Я еще свидетелей найду! Я точно время помню. В одиннадцать ноль-ноль пришел и каждую минуту на часы смотрел. Ленку ждал. А ушел в двенадцать сорок пять. Только чтобы на лекцию не опоздать. Точно!

…Люди шли целый день.

Час спустя Виталий уже беседовал с пожилой приветливой учительницей Раисой Павловной Смурновой. Она собиралась вести в музей своих ребят и предварительно пришла сама. Раиса Павловна готова была без конца говорить об экспонатах музея. Полное румяное лицо ее при этом светилось тихим восторгом и только где-то в самой глубине глаз почему-то пряталось беспокойство. Виталию даже показалось, что и говорит она так много еще и потому, что боится услышать главный вопрос, ради которого — она понимала — и пригласили ее в милицию. Уловив это, Виталий медлил с этим вопросом, недоумевая и прикидывая про себя, что бы это могло означать. Может быть, она что-то видела, что-то знает… Но если так, то крутить тут нечего. И Виталий, не очень деликатно перебив собеседницу, сказал:

— Вот что, Раиса Павловна. В тот день из музея был украден личный портсигар Достоевского. Вы-то уж понимаете, какая это потеря.

— Что вы говорите?! — она всплеснула руками. — Это ужасно! Это… это отвратительно! Какое кощунство!

— Вот и помогите нам найти его.

— Я?!.

Виталий усмехнулся.

— Да вы не пугайтесь так. Нам только надо знать, видели вы этот портсигар или нет.

И он внутренне весь напрягся, ожидая ответа: поведение учительницы, ее испуг показались ему неискренними. Действительно, при последних его словах лицо Раисы Павловны стало как-то неуловимо изменяться. Сначала с него стерлось добродушие и восторженность и появилась растерянность, потом испуг, и, наконец, оно затвердело в решимости, стало сухим и замкнутым. Раиса Павловна секунду помедлила и сказала непререкаемым тоном, каким, вероятно, говорила с плохим учеником, в сотый раз не выучившим урока:

— Я вам сугубо неофициально могу сказать, что этот злосчастный портсигар я видела. Но имейте в виду, больше я никуда не пойду и нигде этого говорить не буду. А уж в суд и подавно.