Книга Время ацтеков - Владимир Лорченков

Я вспоминаю о ней, только когда общаюсь с ее мужем. Неудачником-с-сильными-руками. Ха-ха. Ну, плевать. Я вижу ее потрясающую задницу, ее роскошные волосы, черные, блестящие, и спокойную, ровную, сильную спину и понимаю, что или уйду с этой женщиной из больницы или дам тлению запустения душевного возжечь во мне пожар.

Женя – а позже я узнаю, что ее зовут Женя, – проходит мимо меня, раскачиваясь так, будто ее нижняя половинка где-то на 48-й широте, где штормит в восемь баллов, а верхняя – у экватора, в штиль. Женя – крупная девушка, идеально сложенная, и у нее полные губы, настолько, что, не будь наша система здравоохранения дотационной, я бы подумал о ботексе, или силиконе, или что там еще запихивают себе в рот эти дуры. Ха. Нет чтобы запихнуть туда что-то действительно стоящее!

– Послушайте! – кричу я вслед медсестре, которая, покачивая задницей, по-настоящему покачивая, как в фильмах или книгах, как в клипах, в конце концов, увозит от меня столик с иглами и еще какой-то медицинской спиртопахнущей дрянью.

– Женщина в халате – мечта любого мужчины!

– Особенно меня!

– Я – символ всего мужского!

– Попробуйте, убедитесь!

Она вполоборота смотрит на меня, улыбается и продолжает уходить. Я с палкой – из-за потери крови приходится опираться – спешу за ней и успеваю вспрыгнуть на столик перед тем, как двери лифта между этажами закрываются.

– Лихой самец, – непроницаемо ее лицо.

– Во всем, – перевожу дух я.

– Смена заканчивается в шесть, – говорит она.

– Отвезешь меня в палату? – спрашиваю я.

– Ну ты и наглый, – улыбается наконец она.

– Зато какой нежный, – испытующе тяну я, – мммм…

– Нежный?..

Она внимательно – потому что выше ростом, да я еще и сижу – наклоняется ко мне и спокойно глядит мне в лицо несколько секунд. И выносит приговор, не колеблясь.

– А вот это, милый, вряд ли.

Она оказывается провидицей. С нежностью у нас никак. Может быть, все дело в размерах. Женя больше меня – просто крупнее, – и я не могу сгрести ее в себя, как проделывал это со Светой. Поэтому, а еще в силу некоторых Жениных предпочтений, о которых она меня сразу предупредила, мы проводим первый вечер в моем доме грязно ругаясь и оскорбляя друг друга.

– Пни меня, дрянь! – орет она.

– Сильнее, слабак!

– Да нет, толкай ты, чтоб тебя, ногой!

– А ударь ей!

– Прямо в задницу!

– Прямо в задницу?! – ору я.

– Прямо в задницу! – взывает она.

– Пнуть?! В эту, блин, долбаную задницу?! – шлепаю я по ягодице.

– В эту, блин, самую что ни на есть задницу! – шипит она.

Я бью ее ногой, и она переворачивается. На шее у Жени собачий ошейник, правда, поводка нет. Задохнусь еще, на фиг, говорит она, перед тем, как раздеться. Не беспокойся, говорю я. Ты связалась с нормальным мужчиной. Я не маньяк. Ой ли, спрашивает она и застегивает ошейник, глядя мне в глаза. Долго-долго.

– Знаешь, – я внезапно охрип, – а вот теперь я ни в чем не уверен.

Она кивает, мы барахтаемся в постели, и будь мы пьяны, похмелье бы выветрилось уже через час, но мы пошли на третий час, и, хлебнув воды из графина, она орет сильным, почти мужским голосом:

– Да пни же меня, так тебя, избей, ааррр!

– Получай, получай, подстилка! – ору я.

– Получай, потаскуха!

– Вззззз, – дребезжит телефон.

– Это кто здесь слабак, ты, тряпка?! – ору я.

– Нн-на! – реву я.

– О-о-о, – ухает она где-то из-под живота.

– Д-да, – продолжает она.

– Вззз, – верещит телефон.

– Ыых! – реву я.

– Оох, – меняет голоса Женя и жалобно пищит.

– Н-на! – радостно реву я.

– Вззззз!!!! – орет телефон.

– Да?! – срываю я трубку, задыхаясь.

В трубке молчат. Так долго, что я успеваю остыть. Но из Жени не выхожу. Наконец молчание прерывается незнакомым голосом.

– Лоринков? Здравствуйте. Вас беспокоит…

– …бывший муж Светланы, – впервые в жизни оказываюсь провидцем я.

– В качестве полицейского, – легко соглашается он. – Не могли бы мы встретиться?

– Запросто. За…

– Я бы подъехал.

– Сегодня?

– Вы так неожиданно выписались…

– Послушайте, – говорю я, – я еще не очень хорошо себя чувствую и…

– Отвезти вас в больницу?

– Да ну вас, – говорю я.

– Нужно поговорить. Просто поговорить, – объясняет он, – выяснить, почему именно она так сделала…

– Не знаю, – быстро говорю я, вспомнив ту часть монолога Светы, которая касалась моих измен, и поняв, что сказал это слишком быстро, хлопаю себя по лбу.

– Вы же знаете… в жизни всякое бывает… – мямлю я.

– Возможно, она была расстроена из-за вашего расставания? – пытаюсь нанести удар я, но моя стойка слишком слаба даже для самого страшного удара.

– А разве она вам не сказала? – вкрадчиво спрашивает он.

– Нет, – говорю я, припоминая что-то о доведении до самоубийства, но ведь я и не доводил в прямом смысле, мать вашу…

– Так я заеду? – мягко спрашивает он.

– Да, – говорю я.

Потом вспоминаю про то, где, собственно, нахожусь. Пять минут, и я воспрял. Быстро завершаю, соскакиваю с кровати и бегу в душ. Женя говорит вдогонку:

– Приготовить тебе хот-дог, милый?

Она не умеет готовить. Я горько вздыхаю и мылюсь. Так я и знал.

Не бывает же все настолько хорошо.

Бах! Я присаживаюсь на корточки и обхватываю голову руками. Потом оглядываюсь. Слава богу, на улице пусто, и никто не видит, что у меня сдали нервы. В переулке виднеются мамаша с ребенком, чей лопнувший воздушный шар и заставил меня присесть.

– Сяйка, сяйка! – кричит малец, и я трясущимися руками достаю из джинсов платок.

Поздно. Уже так поздно, что светофоры не работают. Какого хрена мамаша таскает малыша по улицам в такой час? А может, им негде переночевать? Я нервничаю, думая и об этом. Рядом с ними останавливается машина, и они садятся. Кто их взял? Отец? Любовник мамаши? Случайный водитель? Маньяк? Извращенец, мать его? Я кладу под язык таблетку антидепрессанта и втягиваю воздух сквозь зубы. Курить я бросил еще год назад, вот и приходится чем-то себя занимать. Интересно, что сейчас делает в моей квартире Евгения? Я трогаю себя через карман, и мне сводит скулы. Вот бы продолжить… Проклятый легавый!