Книга Фотография - Пенелопа Лайвли

Он по-прежнему не сводит глаз с прямоугольника своего давно заброшенного сада — голубь пикирует над заросшей лужайкой, белка плавным и ловким движением спускается по стволу вишни. Теперь он редко гуляет по саду. Да и в доме лишь спит да работает. Если ему требуется компания — идет в паб с кем-нибудь из коллег или студентов. Для более близких отношений есть Майра, которая работает в канцелярии университета. Они не афишируют своих отношений; Майра давно поняла: о чем-то постоянном речи не идет, и эта связь — только их дело, а остальным знать об этом не стоит. Майра отменно готовит жаркое по воскресеньям, кровать у нее мягкая — в перине утонуть можно; в шкафчике ванной комнаты Глин держит бритвенные принадлежности и зубную щетку.

Теперь Глин бездумно наблюдает за белкой. Та прыгает по траве, время от времени замирая в абсолютной неподвижности, изогнув хвост. После чего шмыгает в кусты — и была такова.

Глин сердито возвращается к реальности: он не из тех, кто засматривается на белок во время работы. Наверное, эта апатия — от переживаний, решает он. Так не пойдет.

Он заставляет себя снова сесть за компьютер. Аэрография остается лежать на крышке картотечного шкафа; она сделала свое дело, более того, заставила его погрузиться в воспоминания, чего ему вовсе не хотелось бы. И он снова яростно стучит по клавиатуре; на экране копятся черные строчки. Пока наконец он не восстанавливает репутацию — основная часть статьи готова. Подчистить и пригладить можно и завтра. А теперь надо снова вернуться к тому, что случилось. Ему нужно разработать стратегию, продумать собственную реакцию, решить, что делать дальше.

Настал вечер — долгий, светлый, какие бывают в начале лета. Глин отправляется на кухню и открывает заднюю дверь. Он и так просидел взаперти целый день — может, свежий воздух немного поднимет настроение. Взяв старое плетеное кресло, он выносит его на небольшую, выстланную досками террасу. Нарезает в тарелку хлеба и сыру, кладет немного пикулей и яблоко. Открывает бутылку красного вина.

И устраивается под мягким светом чудесного вечернего солнца. Вокруг шумит многолюдный пригород: гудит газонокосилка, играют дети. Но Глин ничего этого не слышит: он зациклен на чем-то другом.

На том, где была сделана фотография. Сам снимок ему уже не нужен — он навеки отпечатался в его памяти, как и записка.

Хорошо, давайте будем объективными. Что здесь можно увидеть? Двое держатся за руки, причем, кажется, украдкой. Если люди держатся за руки, они уж точно больше чем просто знакомые, но вовсе не обязательно любовники. А вот записка очень интимная — «моя любовь». Тоже конспирация. Да и намек на то, что фотограф, кем бы он ни был, решил распорядиться фотографией и негативом именно так, явно говорит, что происходившее следовало держать в секрете. Иными словами, у них была связь.

С каких пор? И как долго? Вызывает ли это дальнейшие вопросы? Являлось ли это обычным делом? Может, Кэт попросту меняла любовников как перчатки? И об этом знали все, кроме меня?

Доказательства, думает он. Мне нужны доказательства. Что ж, я могу их найти. Но всему свое время. Что мне точно известно?

И он принимается размышлять о своем браке.

На отстраненно-повествовательный манер. Примерно так: в воскресенье двадцать пятого августа тысяча девятьсот восемьдесят четвертого года Кэтрин Тарджетт и Глин Питерс сочетались браком в загсе Уэлборна. Они поселились в Илинге, в доме номер 14 по Мэрлсдон-вей. В тысяча девятьсот восемьдесят шестом году семья переехала в Мелчестер, в дом 29 по Сент-Мери-роуд, по причине того, что Глин Питерс получил профессорский пост в университете города Мелчестера. По этому адресу они и проживали все время, пока состояли в браке.

Наверное, с такой преамбулой: Глин Питерс познакомился с Кэтрин Тарджетт в доме ее сестры Элейн, с которой был знаком несколько лет. Некоторое время они встречались.

Таковы факты. А Глин, разумеется, привык опираться на факты. Но на эти он взирает с откровенным презрением. Они мало что говорят ему. Лишь то, о чем он знает и так, а как раз это сейчас и не важно.

Важен подтекст, альтернативная история, то, что таится между строк. Фрагменты тех лет — его и ее. Его история многогранна. Есть жизнь с Кэт, есть жизнь без нее. Дни, когда они были вместе — напротив друг друга за столом, рядышком в постели: обычная семейная пара, — и то время, когда он оставался один, как привык. Ходил, разговаривал, жил жизнью, о которой она, как ему сейчас подумалось, практически ничего не знала. Закрытой жизнью ученого.

А история Кэт? Ведь она тоже вела двойную жизнь. И теперь выяснилось, что он не знал ни об одном ее аспекте. И доказательства теперь недоступны — они стерлись, затерялись.

В то время как с его собственной произошли необратимые изменения. Все, что он знал до этого, теперь не имеет смысла — с тех пор, как он увидел фотографию и прочел записку.

Когда все произошло между ними?

Глин принимается размышлять об этих временах.

Все по порядку. Сразу после свадьбы, перед тем как он получил должность, они жили в Лондоне. Дом в Илинге. Ежедневное путешествие на метро до Лондона все время занятий; преподавание, ну, иногда удавалось выкраивать несколько часов в библиотеке. И на каникулах его часто не было дома — раскопки, конференции, больше времени в библиотеке. А чем в это время занималась Кэт? Он припоминает краткий период, когда она помогала в какой-то галерее и дни подряд пропадала там, мимолетное увлечение ювелирным делом — ученицей в чьей-то студии. А все остальное время? Долгие дни, недели, годы? Он вспоминает, как бывало, когда он возвращался из колледжа, после вечерней отлучки или из какой-нибудь поездки. Кэт ждала его с бокалом в руке у плиты, на которой дымился ароматный ужин? Нет, но Кэт всегда была не из таких. Если она и была дома, то чаще всего не одна — у нее всегда была куча приятелей и приятельниц, которые теперь сливаются в одно большое людское море. А если ее дома не оказывалось, он не имел понятия, где она могла быть. Иногда на кухонном столе лежала записка: «Скоро буду. Целую. Кэт». Переезд в Мелчестер, в этот дом. Где у него сразу же прибавилось работы. Теперь Кэт еще чаще ускользает от его взгляда. У нее обнаруживается талант к украшению интерьера: она то наносит узор по трафарету, то рисует пунктиром, то красит валиком. Стены этого дома украшала Кэт. Глин видит ее стоящей на стремянке, в джинсах и мешковатой рубахе, волосы убраны под хлопчатобумажную косынку. «Смотри! — восклицает она. — Как тебе такое дизайнерское решение?»

Она заполняет собой дом. Входит в парадную дверь: «А вот и я! Ты дома — здорово!»; лежит в ванной, ароматная, в пузырьках пены, что-то напевает себе под нос, — и он едва не сбивается с мыслей, охваченный желанием; уютно устроилась рядом с ним в кровати, спит — что-то бормочет в знак протеста, когда он будит ее, увлекая в объятия. Годами он жил среди этих призраков — укрощал их, держал под контролем, — но теперь все изменилось: он сам призвал их в гневе и замешательстве. Она снова здесь, как была всегда, — теперь недостижимая.

Он видит ее на каком-то университетском мероприятии, среди жен своих коллег, совершенно не в том обществе, в каком она привыкла вращаться. Подмечает то, как смотрят на нее присутствующие, и с умиротворенным удовольствием смотрит, как она вышагивает по залу: она такая, какая есть, сама по себе, — но теперь она еще и его: его жена, вызывающая всеобщее восхищение. Кэт заставила померкнуть всех остальных женщин.