Книга Кукла дядюшки Тулли - Шэрон Кэмерон

Опустив занавеску на место, я обернулась. В центре комнаты одиноко стоял чемодан, на нем лежали моя шляпка и дорожная сумка. Бросившись к двери, я выглянула в коридор. Меня оставили совершенно одну.

Я захлопнула дверь и на секунду замерла, обдумывая все, затем схватила один из помпезных стульев и, оставляя следы на пыльном ковре, потащила его ко второй двери, соединяющей мою комнату с соседней. Сжав зубы, я надежно заблокировала спинкой стула дверную ручку, а затем такую же предосторожность проделала с дверью в коридор. Только после этого я отдышалась, немного успокоилась и посмотрела на свечку, которая уже становилась огарком.

Обыскав все семь ящиков туалетного столика, я исследовала содержимое комода, а затем старого сундука. Пришлось изрядно порыться в пыльной рухляди, видимо, копившейся здесь годами, прежде чем на каминной полке мне удалось нащупать полированный ящичек, набитый тоненькими, хлипкими белыми свечками, а в керамическом кувшине по соседству оказалась связка ключей. Я умудрилась зажечь свечи и запереть все двери еще до того, как последний луч солнца скрылся за горизонтом.

В неверном свете маленьких огоньков мебель отбрасывала на стены гигантские, монстрообразные тени и выглядела совсем жутко. Я посмотрела на свои ладони, перепачканные грязью, а затем на платье. У меня в голове сам собой зазвучал голос тетушки Элис: «Серая камвольная ткань из грубой шерсти… — она будто говорила у меня прямо над ухом, — …подходит тебе больше всего. Она никогда не сносится, да и грязи на ней не видно». Но единственное, чего это платье никогда не делало — не шло своей владелице и не подчеркивало ее, то есть моих, достоинств. Но для путешествия обратно в Лондон, которое я планировала начать не позже завтрашнего полудня, платье вполне годилось. Только бы поскорее увидеться с дядей и тщательно собрать всю информацию, что мне удастся выяснить.

Я вытерла ладони об изнанку юбки, где уж точно ничего не будет видно, стянула ее сразу вместе с тремя нижними юбками и швырнула их на чемодан. Затем дернула шнурок корсета и позволила ему упасть прямо на грязный пол, привольно раскинув руки и не ощущая на себе ничего, кроме мягкой сорочки, не сковывающей движений. Впервые с самого утра я могла наконец вдохнуть полной грудью. Теперь можно заняться и кроватью.

Я слегка толкнула ее, хотя понимала, что мне не удастся сдвинуть ее с места. Меня ужасал сам факт того, что за моей головой будет свободное пространство. Покрывала выглядели относительно чисто, видимо, благодаря портьерам над кроватью, но вот на ощупь оказались сырыми и липкими. В надежде найти сухое постельное белье я потянула дверцу шкафа. Заперто. Я взяла найденную связку ключей и стала пробовать их один за другим. На седьмом ключе замок щелкнул, и дверца открылась.

В лицо мне пахнул густой, теплый аромат лилий и корицы. Удивленно склонив голову, я уставилась не на стопки белья и прочей дребедени, которые ожидала увидеть, а на восхитительные платья, сложенные кипами высотой почти до самого потолка. Шелка нежнейшего лимонного, лавандового и пастельно-розового оттенков гладко поблескивали в полумраке шкафа. Кое-где они перемежались с белым батистом и светло-зеленой или лазурной шерстью, перехваченной шнурочками цвета взбитых сливок. Здесь будто слыхом не слыхивали про тяжелое хмурое небо и гадкий желтый туман, под которыми, как булыжники в серой мостовой, годами складывались и наслаивались занудная практичность, чопорная суровость и бесприютная тоска. Ничего общего с Лондоном. Это были вещи из совершенно другого мира.

Внизу лежала небольшая легкая лестница, и, не удержавшись и позабыв о том, что я благовоспитанная леди, а не восторженная сопливая девчушка, я поставила ее, взобралась наверх и потянулась к чему-то атласному, то ли изумрудному, то ли голубому. Этот завораживающий искрящийся оттенок мне приходилось видеть лишь однажды — на картине с Карибскими островами. Я вытянула это великолепное нечто наружу. Зашелестев, упала обертка из папиросной бумаги, и мягкой волной оно распростерлось на свободе, сияя в полумраке, такое же гладкое, как поверхность воды в штиль.

Жалобный стон раздался прямо над моей головой. Я чуть не упала с лестницы, но потом поняла, что это просто ветер в каминной трубе, такие звуки мне приходилось слышать тысячи раз. Видимо, за окном разыгрывалась непогода. Я шагнула назад, не в состоянии оторвать глаз от прекрасного платья, оно словно загипнотизировало меня. Я понимала, что пора спать, что завтра мне потребуются все силы для того, чтобы разобраться с делом, и что я буду плохо спать в этой комнате. Я все это знала, но тем не менее нырнула в платье, кое-где одернула его, подтянула пояс из лент и, откинув портьеру и смахнув пыль с зеркала на туалетном столике, уставилась на размытое, нечеткое отражение.

Платье подошло. И не кое-как, а будто его шили для меня. Талия слегка завышена по моде прошлых лет и обшита лентой, которая игриво поднималась к моей шее, плотно и уверенно обхватывая все, что полагалось. Подол спускался длинными волнами, как раз слегка касаясь кончиков моих ботинок, и никакой отделки ему не требовалось — ткань была восхитительна сама по себе. На фоне такого великолепия обувь выглядела просто по-сиротски, но вот я — нет. Уже не скованная серой шерстью, моя кожа лишилась болезненной зелени и стала нежно-сливочной, на щеках проступил персиковый румянец. А волосы… Я вынула шпильки, и локоны, словно обрадовавшись нежданной свободе, рассыпались по плечам, став не мутно-коричневыми, а золотисто-рыжими на фоне платья. Я никогда не чувствовала себя красивой, да и сейчас в принципе тоже, но я точно выглядела… необыкновенно.

Я бросилась к гардеробу, отставила лестницу и нашла ключ, который подходил к нижнему ящику. Ветер в каминной трубе снова взвыл, жалобно и одиноко, но его почти заглушало восторженное щенячье повизгивание у меня в душе. Ящик был заполнен роскошными туфлями и изящными башмачками всех возможных оттенков, а рядом располагался ящичек с высокими, до локтей, перчатками, слегка пожелтевшими от времени, но вполне пригодными для носки.

Я рывком сбросила свои калоши и нырнула в первые попавшиеся ботиночки. По полю цвета слоновой кости были вышиты маленькие зеленые и голубые цветы. Нигде не жало, ботинки подошли по размеру. Я смеялась от счастья. А волосы можно заколоть наверх и оставить пару локонов, чтобы они колечками спускались к лицу. Крутанувшись на месте, я послушала, как шелестит платье, и отперла ключом следующий ящик, уже окончательно обнаглев и рассчитывая найти в нем какую-нибудь шляпку.

Еще не до конца выдвинув ящик, я сунула туда руку и нащупала человеческие волосы. Кудрявые локоны, собранные пучками, обвивали друг друга, словно какие-то мертвые зверюшки. Я отдернула руку. В ящике были сложены шиньоны, перехваченные яркими лентами того же радостного карибского оттенка, и в неверном мерцании свечей они посверкивали золотисто-рыжим.

Я вскочила, пинком ноги задвинув ящик и панически прижав руку к голове, словно проверяя, на месте ли мои собственные волосы. Пятясь назад, я с ужасом почувствовала, что где-то в груди ворочается такое же жуткое чувство удушья, которое я испытала, когда плакал немой мальчик на кухне. Вой в каминной трубе перешел в душераздирающий вопль, и затем что-то похожее на стоны раненого зверя раздалось уже прямо под моим окном. Его жалобы одна за одной резали мой слух, и каждая переходила в утробный гул где-то за пределами человеческого понимания. Ничто живое на нашей земле не могло издавать что-то подобное.