Книга 1974: Сезон в аду - Дэвид Пис

Интересно, почему «особенно сейчас».

Билл Хадден откинулся в большом кожаном кресле, закинув руки за голову.

— Ты не хуже меня знаешь, что вся эта история может закончиться завтра. Во всяком случае к Рождеству все это уже точно травой порастет.

Я встал, понимая, что мне пора. Я думал: как же ты не прав.

Редактор снова взял в руки лупу.

— Нам все еще приходят письма по Крысолову. Молодец.

— Спасибо, мистер Хадден. — Я открыл дверь.

— Обязательно попробуй как-нибудь на досуге, — сказал Хадден, постукивая по одной из фотографий. — Тебе понравится.

— Спасибо, я попробую, — я закрыл дверь.

Уже из-за двери:

— И не забудь поговорить с Джеком.

Раз, два, три, четыре, пять — вышел мальчик погулять.

Пресс-клуб, под надзором двух каменных львов, в самом центре Лидса.

Пресс-клуб, двенадцатый час ночи, народу много — рождественский сезон.

Пресс-клуб, вход только для своих.

Эдвард Данфорд — свой. Вниз по лестнице — и внутрь. Кэтрин — у стойки, рядом с ней — пьяный незнакомец, она смотрит на меня.

У пьяного заплетается язык:

— Ну, и первый лев говорит второму: «…Тишина-то какая, мать твою!»

Я перевел глаза на настоящую сцену, где женщина в платье из перьев во всю глотку выдавала «Мы только начали». Два шага вправо, два шага влево, по самой маленькой сцене на свете.

От волнения сводит желудок, перехватывает дыхание, в руке — виски с водой, над головой — мишура и фонарики, в кармане — какие-то бумажки. Я чувствую: ЭТО ОНО.

Барри Гэннон помахал мне, выставив руку с сигаретой из клубов тяжелого дыма. Взяв коктейль и оставив Кэтрин, я подошел к его столу.

Барри Гэннон ведет собрание:

— Сначала обокрали Уилсона, а через два дня исчез Джон, блин, Стоунхаус.[13]

— Ты еще про Счастливчика не забудь, — ухмыльнулся старожил Джордж Гривз.

— А как насчет этого чертова Уотергейта?[14]— засмеялся Гэз из спортивного; Барри явно нагонял на него тоску.

Я сел на чей-то стул. Кивки со всех сторон: Барри, Джордж, Гэз и Пол Келли. За соседним столом — толстяк Бернард и Том из Брэдфорда. Приятели Джека. Барри допил свою пинту:

— Все в этом мире взаимосвязано. Покажи мне две вещи, не имеющие никакого отношения друг к другу.

— «Стоук Сити»[15]и чемпионат Лиги, мать его, — снова заржал Гэз, наш спорт-гуру, прикуривая очередную.

— Ну что, завтра — большая игра? — сказал я, футбольный болельщик средней активности.

Гэз, с нешуточной яростью во взгляде:

— Если дело пойдет, как на прошлой неделе, мясорубка будет та еще.

Барри встал:

— Кому еще чего-нибудь из бара принести?

Со всех сторон кивки и одобрительное похрюкивание. Гэз и Джордж, похоже, решили всю ночь напролет трепаться про «Лидс юнайтед». Пол Келли поглядывал на часы, качая головой.

Я встал, одним глотком допил виски:

— Давай подсоблю.

У дальнего конца стойки Кэтрин болтает с барменом и машинисткой Стеф.

Откуда ни возьмись — Барри Гэннон:

— Ну, и что у тебя за план?

— Хадден пробил мне интервью с Джорджем Олдманом. Завтра утром.

— Так что же ты не радуешься?

— Он не хочет, чтобы я давил на Олдмана по части нераскрытых дел. Сказал мне, чтобы я собирал пока всякое предварительное дерьмо и поговорил с родственниками, если они согласятся.

— Поздравляю вас с Рождеством, дорогие родители пропавшего, скорее всего, мертвого ребенка. Санта-Эдди с удовольствием напомнит вам об этом кошмаре.

Мой ход:

— Да ладно, они все равно будут следить за делом Клер Кемплей, так что воспоминаний и без меня будет достаточно.

— Да, ты им только поможешь. Катарсис. — Барри улыбнулся и окинул взглядом клуб.

— Они все как-то связаны. Я знаю.

— С чем связаны? Три пива и…

Я отвлекся, спохватился:

— И виски с водой.

— …и виски с водой.

Барри Гэннон смотрел на Кэтрин.

— Везет же тебе, Данфорд.

Мне, оглушенному чувством вины и волнением, — слишком много виски, слишком мало виски — весь этот разговор казался странным.

— Что ты хочешь этим сказать? Что ты имеешь в виду?

— Сколько у тебя времени?

— Пошел ты на хер, я устал и не хочу играть в эту игру.

— A-а. Я понял, что ты имеешь в виду.

Но Барри уже повернулся к какому-то лохматому рыжему пацану, тощему, как карандаш, в толстом бордовом костюме; нервные черные глаза стрельнули в мою сторону из-за плеча Барри.

Боуи хренов.

Я попытался прислушаться к их разговору, но пернатое платье на крошечной сцене урезало «Не забудь же помнить».

Я взглянул вверх, вниз, снова на стойку.

— Ну как, развлекаешься? — У Кэтрин был усталый взгляд.

Я подумал: начинается.

— Ты же знаешь Барри. Грубиян, — сказал я шепотом.

— Грубиян? Кто бы говорил.

Игнорируя одну наживку, бросаюсь на другую:

— А ты как?

— Что — как?

— Не скучаешь?

— О да, я просто обожаю стоять у барной стойки в полном одиночестве за двенадцать дней до Рождества.

— Ты не одна.

— Была, пока Стеф не пришла.

— Могла бы подойти к нам.

— А меня не позвали.

— Бедная деточка, — улыбнулся я.

— Ну, давай, раз уж спрашиваешь. Я буду водку.

— Я, пожалуй, тоже.

От холодного воздуха лучше не стало.

— Я тебя люблю, — говорил я, не в силах удержать равновесие.

— Давай, любовь моя, садись в такси, — женский голос, голос Кэтрин.