Книга Нечестивый Грааль - Дэвид Л. Уилсон

Ренцетти скептически посмотрел на собеседницу:

— Вы не шутите? На дворе двадцать первый век, а мы до сих пор не знаем наверняка, были ли у Христа родные братья и сестры?

— Вам не обязательно верить мне, — возразила Бритт. — Возьмите Евангелие от Марка и почитайте шестую главу, стих третий. Там рассказывается, как Иисус проповедовал в субботу в синагоге Назарета. Паства, слушавшая его, в изумлении вопрошала: «Не плотник ли Он, сын Марии, брат Иакова, Иосии, Иуды и Симона? Не здесь ли между нами Его сестры?»

— Так написано в Библии?

— Даже в версиях, утвержденных Римской католической церковью.

Ренцетти не успел ничего возразить, как она поспешно добавила:

— Но на самом деле все не так просто.

Лейтенант с сомнением качал головой:

— Мы в приходской школе никогда не обсуждали этот отрывок. Однако сын, брат, сестра… По-моему, яснее ясного.

— Слова «брат» и «сестра», пусть и переведенные с греческого, могут легко ввести в заблуждение, учитывая их семитское значение во времена Христа. В ту эпоху эти понятия применялись не только к детям от одних родителей, но и к племянникам или племянницам, а также к двоюродным или сводным братьям и сестрам. Впрочем, рукопись Иакова ценна не этим. Был ли он братом Иисуса, или просто апостолом, или же главой Иерусалимской церкви — в любом случае он, вероятно, не понаслышке знал о жизни и смерти Христа.

— И у кого мог оказаться подобный манускрипт? — спросил Ренцетти, делая пометки у себя в блокноте.

— У кого угодно — у антиквара, ученого или археолога… Или это какой-нибудь сумасшедший. Я теряюсь в догадках. Но с большой долей вероятности можно предположить, что стрелявший или не согласен с концепцией моей будущей книги, или он не хотел, чтобы рукопись попала ко мне в руки.

5

Завтрак в Иезуитском центре духовного развития близился к концу. Отец Уильям Шелдон обвел взглядом священников, расположившихся особняком в глубине обширной трапезной. Их столики были отделены съемными перегородками от остальной залы, где размещались многочисленные посетители. В общем молчании было лишь слышно, как стучат о фарфоровую посуду приборы и скребут о дно нержавеющих самогреющихся сковородок раздаточные лопатки.

Духовник поднялся из-за стола, подошел к одному из священников и шепотом спросил:

— Томас, ты видел Тэда Метьюса сегодня утром?

Тот сначала возвел глаза к потолку, а затем покачал головой:

— Удивительное дело, не видел. Обычно я не раз встречаю Тэда перед завтраком.

— А он был утром в своей комнате? Ты слышал оттуда какие-нибудь звуки? — не отступал Шелдон.

— Вообще-то не слышал ровно ничего. К тому же он сосед не шумный. — Томас кивком головы указал на сидящего рядом священника: — Вот Джек у себя все время колобродит. Впрочем, я обычно слышу, если Тэд у себя: звукоизоляция у нас не идеальная.

— Пойду посмотрю, у себя ли он.

Шелдон направился к выходу из трапезной, а отец Джек Гэннон придвинулся со стулом поближе к Томасу и наклонился к его уху:

— Надеюсь, Тэд не сбежал с той блондинкой.

— С какой блондинкой? — не понял тот.

— С которой он ужинал в таверне «Стауч». Я видел, как он встречал ее у парадного входа. Очень даже интересная женщина.

И Гэннон многозначительно приподнял брови.

— Джек, что за вздорные мысли! Тэд говорил мне, что собирается увидеться с преподавательницей религиоведения, которая пишет книгу и хочет побеседовать с ним кое о чем — сугубо на профессиональные темы.

— Вот видишь, Томас: умная, да еще и красивая. Опасное сочетание для одинокого пожилого священника.

Томас раздумчиво покачал головой:

— За тебя-то я бы, конечно, не поручился. Но Тэд не нам всем чета. Воистину, он следует стопами самого Иисуса.

* * *

Отец Шелдон ступал по тускло освещенному коридору в крыле, отведенном для проживающих при центре священников. Проходя мимо комнат, некогда занятых его близкими друзьями, он испытал тягостное чувство. Все они скончались: кто-то тихо отошел в мир иной во сне, кто-то страдал перед кончиной от мучительной болезни. Центр являлся не только местом паломничества, не только разрабатывал программы духовного развития и организовывал семинары — он также служил пристанищем престарелым проповедникам. Здесь находили приют священнослужители, которым возраст не оставил ни физических, ни моральных сил, чтобы либо преподавать, либо вести миссионерскую работу, либо наставлять посетителей центра. Их последним служением становилась молитва за церковь и мир. Иезуиты не выходят на пенсию.

Шелдон старался отогнать от себя мысли, не случилось ли с Тэдом Метьюсом что-нибудь неладное. Конечно, Тэд уже в годах, но еще крепок здоровьем и остается самым активным участником духовных инициатив центра. Подойдя к двери его комнаты, Шелдон прислушался: может быть, Тэд уже давно встал? Сначала ему подумалось, что его друг, возможно, реагирует на погоду, отчего и решил утром поспать подольше. Однако, взглянув на часы, священник вспомнил, что через десять минут у Тэда в холле для посещений назначена встреча с одним из постоянных гостей, а Тэд никогда и никуда не опаздывал. Тогда Шелдон три раза стукнул в дверь.

— Тэд, Тэд, ты у себя? Это я, Билл.

Никакого ответа. Он постучался снова:

— Тэд, это Билл. Ты здоров?

Тишина. Духовник нерешительно взялся за прохладную латунь круглой дверной ручки и медленно повернул ее. Дверь приотворилась.

— Тэд, Тэд… — негромко позвал Шелдон.

Он просунул голову внутрь, затем пошире распахнул дверь и оглядел комнату. На дубовом покорябанном столе вспыхнул огонек светлячка; насекомое на миг подняло крылышки, потерлось лапками об их хитиновые края — и снова угасло. Оловянная фигурка Христа застыла в страдальческой позе на распятии красного дерева — подарок, преподнесенный Тэду много лет назад, во время миссионерского служения в Центральной Америке.

Скрипя половицами при каждом шаге, Шелдон направился к приоткрытой двери спальни. У него отлегло от сердца, когда он увидел, что Тэд в одних белых трусах лежит на аккуратно заправленной постели. Веки у него были сомкнуты, а руки сложены в молитве. Тэд славился своим невероятным сосредоточением во время молитвенных бдений, когда он созерцал величие Господа во славе. Многие из его собратьев поговаривали, что самопогружение Метьюса в такие моменты граничит с мистикой. Но для Тэда выход за пределы сознания был единственно приемлемым: он должен был полностью отключить свои органы чувств, чтобы достигнуть наивысшей точки религиозно-медитативного транса.

Шелдон всмотрелся в лицо молящегося и похолодел: кожа у Тэда была синюшного оттенка. Духовник взглянул на благочестиво сложенные ладони лежащего. До этого Шелдону приходилось повидать немало покойников, но к подобному зрелищу он оказался совсем не готовым.