Книга Дикобраз - Джулиан Барнс

Да, это действительно была проблема. Каждые четыре часа, за исключением тех случаев, когда это происходило каждые три часа, электричество на час отключали, не считая тех случаев, когда его отключали на два часа. Отключали его порайонно. Вера жила в том же энергетическом секторе, что и Стефан, так что тут уж ничем нельзя помочь. Атанас жил дальше их, за Южными бульварами – добрых двадцать минут на автобусе. Район Димитра был поближе – минут пятнадцать пешком, минут восемь на транспорте. Так что они могли бы начинать со Стефана (или уйти к Вере, чтобы не слишком надоедать Стефановым родителям), а потом перебраться к Димитру или, на худой конец, если и тут и там будет отключено, катить автобусом к Атанасу.

Но как быть, если электричество отключится в самый интересный момент заседания, например, когда Петканов начнет увиливать, а прокурор – припирать его к стенке и потребует рассказать, как он дурачил народ, врал и воровал, убивал и запугивал? Они же могут пропустить целых десять минут, перебираясь к Димитру, или, еще того хуже, двадцать минут, если отправятся к Атанасу.

– Сорок, – сказал Атанас.

В самом деле, при нынешнем дефиците бензина, да еще автобусы постоянно ломаются. Сорок минут как минимум!

Не кто иной, как Стефан, инженер по профессии, нашел решение этой задачи. Каждое утро Государственный совет по энергетике публикует график «перерывов», как деликатно именовались отключения электричества. И вот что он, Стефан, придумал. Допустим, они сидят у Веры и знают, в какое время должен наступить «перерыв». Двое из них минут за двадцать до срока отправляются на квартиру Димитра. Двое оставшихся досматривают картинку до конца, а потом присоединяются к первым. После окончания передач обе команды соединяют конец одной с началом другой – те десять минут, которые кто-то из них пропускает. Или сорок, если придется добираться от Южных бульваров.

– Надеюсь, его повесят, – сказал Димитр незадолго до начала процесса.

– Расстреляют, – отозвался Атанас. – Та-та-та-та-та.

– Я надеюсь, мы узнаем правду, – сказала Вера.

– А я надеюсь, что ему дадут говорить, – сказал Стефан. – Зададут ему самые простые вопросы, на которые есть только самые простые ответы, а потом мы послушаем, как он будет выбираться из этого дерьма. Много ты наворовал? Когда отдал приказ об убийстве Симеона Попова? Какой номер твоего счета в швейцарском банке? Вот спросить все это, и пусть попробует не ответить хотя бы на один вопрос.

– Мне хочется увидеть фильм о его дворцах, – сказал Димитр. – И фотографии его любовниц.

– Мы не знаем, были ли у него любовницы, – сказала Вера. – Да это и не важно.

– Я хочу точно знать, насколько опасны наши атомные станции, – сказал Стефан.

– А я хотел бы узнать, давал ли он лично госбезопасности задание убить Папу, – сказал Димитр.

– Я хочу увидеть, как его расстреляют, – сказал Атанас.

– Я хочу узнать о привилегиях Политбюро, – сказал Димитр.

– А я хочу узнать, какой на нас висит долг, на каждом из нас, – сказал Стефан.

– Та-та-та-та-та-та, – не унимался Атанас.

За неделю до начала слушанья в Верховном суде Уголовного дела № 1 бывший президент Стойо Петканов обратился с открытым письмом к Национальному собранию. Он намерен сам вести свою защиту, и вести ее весьма энергичным образом, перед народом и перед парламентом, по телевидению и в прессе, поскольку в настоящее время проводники фашистских идей усиленно стараются заткнуть ему рот. Далее следовал текст его обращения к парламенту.

Уважаемые Народные представители!

Некоторые обстоятельства вынуждают меня обратиться к вам с этим письмом. Обстоятельства, о которых я говорю, привели меня к убеждению, что существуют люди, которые пытаются превратить меня в средство для достижения своих собственных политических целей и удовлетворения личных амбиций. Рад заявить, что не собираюсь играть на руку какой-либо политической группировке.

Насколько мне известно, есть только один случай в современной истории, когда глава государства был привлечен к суду и признан виновным: я имею в виду императора Бокассу в Африке, который был осужден по обвинению в заговоре, убийствах и каннибализме. Мое дело может стать вторым случаем подобного рода.

Что касается меня лично, я могу сказать даже сейчас, полностью осмыслив свой жизненный путь и подведя его итоги, что как партийный лидер своей страны, находившийся на протяжении тридцати трех лет во главе государства, я несу огромную политическую ответственность за все, что было сделано. Превалируют ли при этом добрые дела над плохими, действительно ли мы жили в безнадежности и темноте в течение всех этих лет, рожали ли нам матери детей, были ли мы уверены в своем будущем или за него опасались, имел ли наш народ свои цели и идеалы – у меня теперь нет права об этом судить.

Ответить на все эти вопросы может лишь наш народ и наша история. Не сомневаюсь, что они окажутся строгими судьями. Я уверен, однако, что они будут также справедливы и решительно отбросят как политический нигилизм, так и огульное очернительство.

Что бы я ни делал, я действовал в убеждении, что это принесет благо моей стране. Я совершил на этом пути немало ошибок, но преступлений против своего народа я не совершал. За эти ошибки я и принимаю на себя полную политическую ответственность.

С уважением,

Стойо Петканов

3 января

Как и большинство его современников, Петр Солинский рос под крылом Партии. Красный пионер, юный социалист, а потом полноправный партиец, он получил партбилет незадолго до того, как его отец стал жертвой очередной петкановской чистки и был сослан в деревню. Немало неприятных слов было сказано сперва между отцом и сыном: со всей непреклонностью юности Петр верил, что Партия всегда важнее, чем отдельная личность, и что это относится и к случаю с его отцом, как и с любым другим. Естественно, что на какое-то время Петр и сам оказался под подозрением. Именно тогда, в те трудные дни он понял, что брак с дочерью героя антифашистской борьбы в какой-то мере защитил его. Постепенно благосклонность Партии к нему вернулась; его даже как-то отправили в составе профсоюзной делегации в Турин. Ему выдали валюту и позволили ее тратить, и он опять почувствовал себя среди лиц, облеченных доверием. Марию, разумеется, с ним не пустили.

В сорок лет он был назначен профессором юридического факультета во Втором столичном университете. Квартира в комплексе «Дружба-3» показалась ему тогда роскошной; они обзавелись малолитражкой и коттеджем в Остовских лесах, пользовались ограниченным, но все же регулярным доступом в закрытые магазины. Ангелина, их дочь, была веселым, здоровым, избалованным и счастливым этой избалованностью ребенком. Что помешало ему довольствоваться такой жизнью? Что превратило его, по выражению сегодняшней «Правды», в политического отцеубийцу?

Оглядываясь назад, он пришел к выводу, что началось все с Ангелины, с ее вечных «почему?». Не с обычных «почему?» четырехлетнего человечка («почему сегодня воскресенье?», «почему мы ходим?», «почему это такси?»), а с обдуманных пытливых расспросов десятилетней девочки. Почему так много солдат, ведь войны сейчас нет? Почему в деревне так много абрикосовых деревьев, а в магазинах не продают абрикосов? Почему летом над городом стоит такой черный туман? Почему эти люди за Восточными бульварами спят на голой земле? Вопросы не были опасными, и Петр сравнительно легко отвечал на каждый из них. Потому что они нас защищают. Потому что мы продаем их за границу за твердую валюту, которая нам нужна. Потому что наши фабрики и заводы работают на полную мощность. Потому что цыгане сами захотели так жить.