Книга Алая графиня - Джинн Калогридис

Бона ни словом не обмолвилась о том, что в этом году стоит необычайно холодная зима, какой никто не мог припомнить.

— Разумеется, ваша светлость, — ответила я.

В этот миг порыв ветра разметал облака. У меня на глазах они соткались в призрачный образ, силуэт человека, свисающего с темнеющего небосвода, как будто Господь держал его за ногу. Другая нога человека согнута в колене, отчего получалась перевернутая четверка.

«Повешенный», так называл эту фигуру Маттео.

Я закрыла тяжелые створки с перекладинами, заперла их на засов и помешкала немного, смахивая слезинку. Когда я подняла глаза на Бону, на моем лице сняла наигранная улыбка.

Разум наперекор этим тучам твердил, что мне не о чем беспокоиться. Маттео — опытный путешественник, он сопровождает из Рима в Милан не простых гостей, а папских легатов, людей слишком ценных, чтобы они пустились в путь в скверную погоду. Маттео прекрасно вооружен на случай нападения бандитов, а папские послы ездят в сопровождении слуг и телохранителей. Однако тревога не покидала меня. Этим утром я проснулась в настоящей панике, потому что мне приснился обоюдоострый меч, нацеленный острием вниз. С клинка на мерзлую землю капала кровь, чужой голос равнодушно шептал в ухо: «Маттео погиб».

Перед утренней службой я поставила за Маттео вторую свечу, чтобы Господь обязательно услышал мои молитвы. Бона вошла в часовню и заметила это.

Когда я опустилась на колени рядом с нею, она успокаивающе похлопала меня по руке и тихо проговорила:

— Господь все слышит. Я тоже буду молиться.

От ее доброты слезы снова навернулись мне на глаза, однако тревога не покинула меня. Перед мысленным взором стоял Маттео, висящий вверх ногами, бледный и бесчувственный.

После утренней мессы я поспешно приступила к работе, чтобы отвлечься от мрачных мыслей, присматривала за горничными, пока они укладывали вещи герцогини и детей, готовя сундуки к отправке в Милан.

В полдень я заметила, что снеговые тучи сгущаются, однако упрямо твердила себе, что Маттео, самый умный из всех знакомых мне мужчин, тоже увидел это и поскакал еще быстрее. Небо становилось все угрюмее, как и мое настроение, и на закате будущее рисовалось в совсем уже мрачных тонах. Закрывая ставни в комнате Боны, я снова с трудом сдерживала слезы.

Затем я с рвением взялась за вышивание, с каждым новым стежком повторяя беззвучную молитву: «Господи, защити моего мужа!» Конечно же, Господь услышит. Маттео достоин защиты как никто другой. Если до ушей Всевышнего и доходят чьи-то молитвы, то прежде всего Боны.

Стежки получались у меня длинными и беспорядочными. Придется распороть их и сделать заново, но уже не сегодня, потому что смеркается и скоро Бона велит нам отложить вышивание. Мужской квартет снова запел, на этот раз жизнерадостную народную песню, от которой герцогиня заулыбалась, а Катерина принялась отстукивать ритм ногой.

Я не сводила глаз с полосы белого шелка у себя на коленях, поэтому не увидела, с чего все началось. Когда я подняла голову, пекарская лопатка Франчески с грохотом упала на каменный пол рядом с камином, а кедровые орехи высыпались в огонь. Франческа с ужасом поглядела на ковер, затем всплеснула руками, и от этого жеста шаль сползла с плеч камеристки. Ее конец угодил в камин и занялся, Франческа же, не подозревая об этом, продолжала взирать на кусок раскаленного докрасна кирпича, выпавший на ковер прямо к ногам герцогского наследника.

В следующий миг Франческа пронзительно закричала, ей вторили Бона и нянька, которая выронила гребень и сейчас же подхватила своего питомца, Джана Галеаццо, на руки, опрокинув его стул. Эрмес с криками рванулся к матери. Квартет певцов — самые высокооплачиваемые таланты Европы, безоговорочно преданные семье герцога, пока исправно получают свое жалованье, — быстренько ретировался за дверь.

Пока множились крики и сгущались клубы дыма, я поднялась, намереваясь затоптать пламя, чтобы не разгорелся настоящий пожар, и шагнула к Франческе. Но путь мне преградила Катерина, уже успевшая вскочить на ноги. Взгляд широко раскрытых синих глаз был пуст, в этот миг девочка походила на животное, обезумевшее от страха. Когда я попыталась пройти мимо нее, она вцепилась мне в плечи и оттолкнула с такой силой, что я потеряла равновесие и едва не упала на спину. Катерина пронеслась мимо меня к двери и выскочила на лоджию, трехлапая борзая следовала за ней по пятам.

Бона подняла со стула Кьяру, окаменевшую, обливавшуюся слезами от испуга, и принялась подталкивать к выходу вместе с Джаном Галеаццо и Эрмесом. Теперь, когда все ее подопечные были в безопасности, герцогиня тоже пошла к двери, а я наконец-то смогла помочь Франческе затоптать тлеющую шаль, которая лежала на ковре бесформенной кучей, распространяя по всей комнате вонь горелой шерсти.

Горничная, которая укладывала платья герцогини, подскочила к нам с кочергой в руке и забросила отвалившийся кусок кирпича обратно в камин. Именно этот обломок стал причиной всех бед, когда выпал из кладки и ударил по лопатке Франчески. Вторая горничная подхватила таз для умывания и вылила его содержимое на шаль и дымящийся ковер.

К этому моменту орехи окончательно сгорели и принялись издавать невыносимую вонь. Франческа, задыхаясь, бросилась к окну, недавно закрытому мною, и распахнула его, впуская в комнату свежий альпийский воздух, а вместе с ним — колокольный звон, доносившийся из монастыря Чертоза.

Я вышла вслед за остальными на лоджию, где уже были открыты все окна, выходившие во внутренний двор. Нянька повела Джана Галеаццо, его брата и Кьяру, все еще всхлипывавшую, к соседней двери, в покои наследника, расположенные в северо-западной башне. Певцы исчезли бесследно. Несколько перепуганных слуг выскочили на шум из комнат Джана Галеаццо, однако, увидев, что опасность миновала, сразу же вернулись обратно в башню.

Бона осталась у окна лоджии. Она желала убедиться, что я не пострадала при пожаре; когда же увидела меня сгибающейся пополам от кашля, принялась хлопотать надо мной и подвела прямо к распахнутому окну. Я подставила лицо пронзительно-морозному воздуху и глубоко задышала. Когда кашель наконец-то утих, я утерла выступившие слезы и отодвинулась от окна, чтобы взглянуть на герцогиню.

Она нисколько не пострадала, но теперь перед ней встала новая угроза. Я проследила за взглядом Боны и увидела в дальнем конце вытянутой лоджии Катерину, которая остановилась в коридоре, разделявшем покои герцога и его супруги.

Катерина неподвижно застыла в желтом свете факела, закрепленного на стене, неестественно притихла, склонила голову к плечу и стояла спиной к нам. Сейчас она напоминала кошку, которая, прежде чем броситься на птичку, замирает, слушая ее пение. Я тоже застыла: из противоположного крыла дворца неслись женские крики, полные страха и отчаяния.

Все пять дверей, выходивших в длинный коридор, почему-то оказались заперты, а слуги за ними вели себя как-то странно тихо. Да и сама лоджия была необычайно пустынна, если не считать одинокого старика, который переходил от факела к факелу и зажигал их от длинной свечи. Он медленно шаркал мимо нас, направляясь к покоям герцога, а потому не мог не слышать криков женщины, скорее всего, даже видел ее, бьющуюся в ручищах Бруно, самого могучего телохранителя герцога Миланского. Однако, как и все вышколенные слуги Галеаццо Сфорца, старик давно уже научился держать глаза долу, шагать размеренно и ничем не выдавать своих чувств, даже если и слышал крики несчастной.