Книга Дыхание розы - Андреа Жапп

Жозеф выдержал короткую паузу, а затем сказал:

— Теперь моя очередь требовать, чтобы ты открыл тайну… девочка.

Клеман с трудом проглотил слюну.

— Поскольку ты девочка, не так ли? — на одном дыхании произнес Жозеф.

И вновь Клеман только и смог кивнуть головой в ответ.

— Тебе скоро исполнится одиннадцать лет… Тебе говорили о… о физиологических особенностях, свойственных прекрасному полу?

— Я не знаю… У меня никогда не будет бороды… и существует главная анатомическая разница, позволяющая отличать девочку от мальчика.

— Именно этого я и боялся… Ну что же, начнем с этого… космогония может подождать!

Но паника уже вытеснила изумление. Со слезами на глазах Клеман умолял Жозефа еле слышным голосом:

— Об этом никто не должен узнать, мэтр! Никто.

— Я это понял. Не беспокойся. Отныне нас связывает не только неистребимая тяга к знаниям, но и опасные тайны.

Насторожившись, они одновременно повернулись лицом к открывавшейся двери. Ронан сделал несколько шагов и извинился:

— Надеюсь, я не прервал какой-нибудь ваш опыт, мессир врач?

— Нет. Мы как раз закончили одну демонстрацию.

— Монсеньор Артюс требует к себе молодого Клемана.

— Что же, мальчик мой, иди. Граф хочет тебя видеть. Не заставляй его ждать.

— Спасибо, мэтр.

— Ты вернешься сразу же, как только наш сеньор пожелает этого. Сегодня мы еще не закончили.

— Хорошо, мессир.

Граф работал в библиотеке-ротонде, которую он так любил. Едва Клеман вошел, как Артюс оторвался от книг учета и дружеским жестом отпустил Ронана.

— Черт возьми… эта работа управляющего портит мне настроение, — пробормотал он. — Тем не менее я должен испытывать удовлетворение и признательность: мы сумели избежать худшего, собран хороший урожай, да и отел лучше, чем в прошлом году.

Граф закончил строчку. Клеман заметил, что Артюс писал изящной скорописью[7]. Клеман сразу же вспомнил о размашистом почерке в дневнике. Речь шла о ротунде, письме, предназначенном для научных, юридических и теологических трактатов, — одним словом, для знаний, передаваемых на латыни. Если этот почерк принадлежал рыцарю де Риу, как он все время думал, значит, рыцарь был одним из теологов своего ордена? Но как эта деталь могла помочь Клеману? Он не знал, однако инстинктивно чувствовал важность своего открытия.

Граф положил перо на красивую серебряную чернильницу в форме корабля, стоящую напротив. И без того мрачное лицо графа исказилось, и ребенка обуял страх. Что это за новость, которую граф так долго не решался ему сообщить? Срывающимся голосом, полным печали, которую он без особого успеха пытался обуздать, граф вымолвил:

— Мадам де Суарси прибыла в Дом инквизиции в Алансоне. Ее держат intra murus strictus.

Клеман прислонился к книжному шкафу. У него перехватило дыхание. Ему казалось, что он дрожит всем телом, с ног до головы. Но возможно, у него просто разыгралось воображение. Твердая рука схватила Клемана за рубашку, когда он почувствовал, что падает. Очнувшись, Клеман увидел, что сидит, сам не зная почему, в одном из небольших кресел, стоявших вдоль стен комнаты.

— Извините, монсеньор, — пробормотал Клеман, понемногу приходя в себя.

— Нет, это ты извини меня. Я привык жить среди мужчин и крестьян, и поэтому, боюсь, мне не хватает учтивости и дипломатии.

Клеман хотел было встать, но граф посоветовал ему:

— Сиди. Ты еще слишком юн, мой мальчик… Тем не менее тебе известно, что некоторым приходится прощаться с детством раньше других. Прошу тебя, подумай и хорошенько поройся в своей памяти. Это жизненно важно. Ты мне говорил, что этот негодяй Эд де Ларне и его подручная служанка стоят за кознями, позволившими инквизиции арестовать мадам Аньес. Будто она приютила еретичку, сама того не зная, эту…

— Сивиллу.

— Верно.

Клеман прикусил губу и неожиданно признался:

— Это моя мать.

Граф внимательно посмотрел на ребенка, а потом сказал:

— Вот, значит, почему мадам Аньес так настойчиво хотела удалить тебя из своего окружения.

Неуместная нежность вкралась в страх, который Артюс испытывал уже несколько дней. Он знал многих мужчин. Солдат, которые без малейших колебаний отдали бы ребенка в руки инквизиции, лишь бы избавить себя от опасного судебного процесса. Но она, женщина, у которой — как он думал — не было никакой опоры, бросила инквизиции вызов. Она не могла не знать о той яростной борьбе, которая происходила в умах монахов. Разрываясь между плотскими желаниями и своими обетами, монахи боялись или ненавидели женщин и их красоту. Они охотно приписывали дьяволу слабость, которую чувствовали в присутствии женщин, тем самым признавая себя невиновными. А раз это так, то Флорен уж конечно не станет утруждать себя воздержанием. Артюс понимал это. Но ненависть к женщинам, желание иметь над ними пагубную власть — все это было тесным образом связано с плотью.

В душе графа боролись два чувства: отвращение и ярость. С тех пор как Артюс увидел, как Аньес собирала мед и успокаивала медовых мух, он каждое утро грезил об ее длинной бледной шее. Он хотел вдыхать ее аромат, прижиматься к ней своими губами. Он грезил о длинных изящных руках, державших вожжи с грациозной твердостью, твердостью настоящих всадников. Он видел, как они скользили по его животу, обвивались вокруг его пояса. Это видение стало столь четким, а также столь неуместным, что он прогнал его. Однако Артюс был уверен, что видение вновь вернется, едва его воля ослабеет.

— В письме, которое ты привез с собой, мадам де Суарси упоминала о тайном влиянии, гораздо более могущественном, чем влияние ее коварного сводного брата.

— Да, именно к такому выводу мы пришли, монсеньор. Эд де Ларне мог заплатить инквизитору. Однако он не мог гарантировать ему влиятельной поддержки. Влияние Эда де Ларне ограничивается его вотчиной, а она намного меньше вашей. Значит, вмешался кто-то другой, тот, кто укрепил позиции Никола Флорена.

Артюс подошел к одному из окон, в которые были вставлены маленькие квадратики редкого в то время стекла, скрепленные между собой свинцом. Заложив руки за спину, он смотрел на свой сад, который осень окрасила в рыжие и охровые цвета. На небольшом расстоянии от окна пара лебедей плавно скользила по водной глади пруда. Столь элегантные в своей стихии, они, едва ступив на землю, становились такими неуклюжими! Однажды он подведет ее к ним, поддерживая под руку. Он познакомит ее с несговорчивыми лебедями, высокомерными павлинами и ланями-альбиносами, которые будут следить за ними своими огромными бархатистыми глазами. Однажды он скажет ей: «Я люблю бродить среди этих запахов, смотреть на эти чудесные цветы»[8], а она ему ответит, вкладывая всю свою душу, всю свою нежность в слова из произведения мсье Кретьена де Труа*: «Я подвергла вас испытанию. Не стоит больше грустить, поскольку я люблю вас еще сильнее, так же сильно, как вы любите меня, я это знаю». Однажды. Скоро.