Книга Воровская семейка - Элли Картер

— Думаю, мне нужно уехать.

— Конечно, мисс. Если вы посмотрите на столик рядом с телефоном, вы увидите, что я уже позволил себе…

И тогда Кэт увидела его. Конверт. С билетом на самолет. Восемь утра, первым классом, в Париж.

Глава четвертая

Раньше Кэт любила Париж. Она часто вспоминала, как ездила туда с родителями — ела круассаны, смотрела на пирамиду и гуляла с шестью красными воздушными шариками в руках. Лишь несколько лет назад она поняла, что это вовсе не было семейным отдыхом — просто тогда они работали в Лувре. И все же что-то заставило ее улыбнуться, когда она зашла в любимое кафе отца, купила пирожное и вышла с ним на ветреную улицу. Поежившись от холода, Кэт пожалела, что не взяла с собой теплое пальто. На другом конце оживленной площади она заметила магазин, где мать когда-то купила ей красные лакированные башмачки в подарок на Рождество. Теперь Кэт жалела о многих вещах.

— Я знаю, дядя Эдди сказал, что он сейчас в Париже, но мне может понадобиться день или два, чтобы разыскать его, — сказала Кэт Маркусу, когда они приехали в аэропорт.

— Конечно, мисс, — сказал Маркус таким тоном, словно все прекрасно понимал, — а так оно и было.

Имя, адрес и номер телефона Бобби Бишопа могли меняться бесконечно, но Кэт хорошо знала своего отца, и этого оказалось достаточно, чтобы выследить его.

Когда Кэт заметила отца, он шел в паре сотен метров позади. Его темные волосы, густые и вьющиеся, были чуть подернуты сединой. Он шел широкими шагами, не слишком быстро и не слишком медленно, придерживая воротник темного кашемирового пальто, стараясь защититься от ветра и не выделяться из толпы.

Кэт быстро зашла обратно в кафе, купила черный кофе и вынесла дымящийся стакан на улицу, ожидая, что отец остановится в изумлении при виде нее. Но когда она вышла на тротуар и принялась искать в толпе его лицо и знакомую походку, отец словно испарился. Неужели он прошел мимо? На секунду Кэт испугалась, что не найдет его. Или еще хуже — найдет слишком поздно.

Она пошла в том направлении, куда шагал отец, и уже хотела выкрикнуть его имя, когда что-то вдруг заставило ее обернуться. В самом центре площади Кэт увидела его — отец стоял посреди большой группы туристов, слушавших рассказ гида о фонтане на площади.

Он, похоже, вовсе не замечал Кэт, которая отчаянно прокладывала себе дорогу среди голубей, копающихся в мусоре, и толп туристов. Когда девушка подошла к отцу, с его стороны не последовало ни объятий, ни криков радости, ни даже приветствия.

— Надеюсь, это для меня, — произнес отец Кэт, не отрывая взгляда от мужчины, говорившего с туристами на беглом русском.

Кэт не знала, злиться ей или удивляться его обыденному тону — он говорил так, будто у них была назначена встреча и он прождал ее битый час.

Девушка вручила отцу кофе, глядя, как он греет озябшие руки о горячий стакан.

— Никаких перчаток? — спросила она.

Отец улыбнулся, отхлебывая напиток.

— Только не в выходной.

Воры не должны хотеть слишком многого — как бы иронично это ни звучало. Нельзя выбирать дом, из которого не уйдешь пешком. Нельзя иметь что-то, от чего не сможешь отказаться. Это были законы жизни Кэт — законы ее мира. Глядя на отца, отхлебывавшего горячий кофе и улыбавшегося ей поверх стакана, она понимала, что, строго говоря, ни один вор не мог позволить себе любить что-то так сильно, как она любила его.

— Привет, папочка.

Где-то совсем близко зазвонил церковный колокол. Голуби вспорхнули. Отец краем глаза взглянул на Кэт и проговорил:

— Детка, я знаю, что Колган — хорошее место, но Париж — не далековато ли для школьной экскурсии?

— Ты прав, неблизко, но у нас осенние каникулы. — Кэт даже думать не хотелось, почему солгать отцу для нее оказалось проще, чем сказать правду директору. — Я хотела узнать, как ты поживаешь.

Еще один глоток. Еще одна улыбка. Но в этот раз отец не смотрел ей в глаза.

— Ты хотела узнать, не врут ли слухи, — сказал он, и Кэт почувствовала, как к щекам, несмотря на холодный ветер, прилил жар. — Ну, и кто тебе сказал? — спросил отец. — Дядя Эдди? Гейл? — он покачал головой и сквозь зубы добавил: — Однажды я убью этого мальчишку.

— В этом нет его вины.

— Как и в Барселоне?

— Ну… — Кэт поймала себя на том, что повторяет слова Гейла: — Ведь все тогда согласились, что обезьянка была отлично выдрессирована. — Отец презрительно усмехнулся.

— Папа…

— Милая, ты поверишь, если я скажу тебе, что не был в Италии на прошлой неделе?

Колокольный звон замолк, и гид уже заканчивал экскурсию. Отец Кэт огляделся и тихо проговорил:

— У меня железное алиби.

— Алиби? — переспросила Кэт. — И ты готов поклясться в этом?

Глаза мужчины сверкнули.

— На Библии Гуттенберга!

— И можешь доказать?

— Ну, — нерешительно проговорил он, — это немного сложнее, чем…

Внезапно он замолчал, а толпа туристов отошла в сторону. Прямо перед глазами девушки оказался киоск с газетами, черно-белые заголовки которых все как один гласили: «Nouveaux Pistes Dans le Vol de Galerie: La Police Dit Que les Arrestations Sont en Vue».[4]

— Отец, — медленно произнесла Кэт, — тебе ведь ничего не известно о галерее, которую ограбили на прошлой неделе, не так ли?

Мужчина улыбнулся озорной и немного горделивой улыбкой, по-прежнему не глядя дочери в глаза. Он промолчал.

— Так значит большое ограбление в Италии — не твоих рук дело… потому что той ночью ты устроил маленькое ограбление в Париже?

Отец подул на дымящийся кофе и шепнул:

— Я же говорил, у меня отличное алиби. — Он сделал глоток. — Конечно, это далеко от моего прежнего уровня — ты ведь знаешь, что моя главная помощница недавно бросила меня? — Он покачал головой и преувеличенно грустно вздохнул. — Хорошего ассистента теперь днем с огнем не сыщешь.

Одна из русских туристок шикнула, прося их вести себя потише, и Кэт вдруг ощутила приступ клаустрофобии. Ей захотелось в какое-нибудь тихое место. Место, где она могла бы закричать. Вдруг ей пришло в голову…

— Папа, но если дело было сделано на прошлой неделе, почему ты все еще в Париже?

Мужчина замер на половине глотка, и Кэт подумала, что именно так выглядит вор, которого застукали на месте преступления. Но его лицо выражало лишь гордость за свою девочку.

— Милая, назовем это так: девять десятых вины составляет фактическое владение похищенным. И сейчас я не так сильно виновен, как мне бы того хотелось.