Книга Эта женщина будет моей - Александр Звягинцев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Лицо мужчины показалось Ледникову знакомым, но и только. Ни имени, ни фамилии в памяти не всплыло.
Мужчина, развязно и одновременно конфузливо улыбаясь, подошел поближе.
– Не узнали… – протянул он.
По лицу можно было понять, что он страшно разочарован и даже обижен. Помолчав, уже с упреком, сказал:
– А я вас сразу узнал.
– Напомните, если вам нетрудно, где мы с вами встречались, – с нарочито холодной вежливостью предложил Ледников. Встречи на парижских улицах с неведомыми соотечественниками вовсе не входили в его планы.
Мужчина скривил губы. Опять обиделся, отметил Ледников. Судя по всему, тип вполне психопатический. С такими людьми мучительно сложно – их можно обидеть чем угодно.
– Карагодин… Виталий… Когда мы с вами познакомились – капитан отряда спецназа ГУИН тогда еще Министерства внутренних дел Российской Федерации…
– Да-да, конечно! Теперь – спецназа Министерства юстиции, – продемонстрировал свою осведомленность Ледников.
Он действительно вспомнил капитана Карагодина. Это было в Доме приемов МВД. Ледников представлял там одну из первых книг о российских прокурорах, которую они выпустили с отцом. Отец, естественно, на прием не поехал, и Ледникову пришлось отдуваться одному – рассказывал, как собирался материал, а чтобы публика не скучала, вставлял разные прокурорские анекдоты, потом раздавал автографы… Карагодин тогда приклеился к нему намертво. Оказалось, он учился в юности на историческом факультете, потом бросил, попал в армию, оттуда в спецназ, но увлечение историей не прошло, он и сам хотел бы работать в таком же жанре исторических расследований…
Ледников слушал Карагодина, а сам думал о том, что человеку, который прошел спецназ ГУИН, уже вряд ли какая другая история будет интересной. В тюрьмах и колониях, особенно когда там вспыхивают волнения или бунты, такое творится, что нормальным людям этого лучше и не знать…
– Вы тогда были без бороды, – решил объяснить свою забывчивость Ледников.
– Я тогда и капитаном был, – махнул рукой Карагодин.
– А теперь?
– А теперь я никто! Торгую здесь китайскими шмотками… Вот такая у меня история, Валентин Константинович.
История действительно классическая – встретить в Париже на улице русского человека с незадавшейся судьбой и не знающего, к кому обратиться за помощью.
– Давайте присядем где-нибудь, поговорим, – предложил Ледников, понимая, что избежать тяжелого разговора уже не удастся.
– Только сразу хочу сказать – денег мне от вас не нужно, – несколько даже высокомерно сказал Карагодин.
Значит, обойдемся сочувствием и советом, подумал Ледников, но вслух говорить ничего не стал.
Устроились за столиком ближайшего уличного кафе, подальше от остальных посетителей. Ледников заказал кофе, Карагодин пиво. Жадно осушив бокал, он закурил и рассказал, что с ним случилось на родине. Случилось банальное – вспылил, разругался с начальством. В результате вместо награды и повышения – выговор, снятие с должности под предлогом «неполного служебного соответствия», рапорт об отставке и превращение в простого российского безработного. Жена вскоре бросила.
– А как вас в Париж-то занесло? – поинтересовался Ледников.
Карагодин нервно дернул щекой.
– Жизнь свою никчемную надо было спасать. Только я со службы ушел, у меня сразу «крестники» появились! Те, кого я в тюрьмах и колониях во время бунтов опять в камеры загонял. Те, кто в бега уходил, а я их отлавливал и опять на нары сажал…
Карагодин замолчал, видимо, вспомнив из прошлого что-то особенное.
– Чувствую, не жить мне, потому что один я теперь перед ними, никого за мной нет, государству я больше не нужен. А они это по-звериному чуют… Несколько раз я смерти чудом избежал. Вот и свалил. Отправился сначала в Германию, в славный город Кельн, потом в Лондоне кантовался… Теперь вот здесь, на Елисейских Полях… Сбылась мечта идиота – походить по камням, которые еще король Генрих IV с королевой Марго топтали. Только я сейчас, Валентин Константинович, все больше Варфоломеевскую ночь вспоминаю, когда трупы невинно убиенных некому было убирать с улиц, а король расстреливал своих подданных из окон дворца из аркебузы…
«С такими нервами и фантазией тебе не в спецназ ГУИН надо было идти и даже не в ночные сторожа, – подумал Ледников. – В садовники тебе надо бы – цветы поливать».
– Ну да это все лирика, – вдруг жестко прервал себя Карагодин. – Сдается мне, что я влип в историю похуже, из которой мне уже не выбраться. Вот разве вы что посоветуете, Валентин Константинович. Как юрист, историк и бывший следователь прокуратуры в одном…
– Спасибо за доверие, – вяло пошутил Ледников, не испытывавший никакого желания влезать в темные дела малознакомого человека.
Но было уже поздно.
С месяц назад на рынке, где Карагодин обычно торговал, к нему подошел человек, осмотрел с усмешкой карагодинские богатства – кроссовки, спортивные костюмы, игрушки, сказал, что зовут его Тарас, а Карагодина он помнит по давним событиям в Красноводской колонии. История такая в жизни Карагодина действительно была. В Красноводске взбунтовались заключенные, недовольные порядками, которые стал устанавливать новый начальник, и Тарас оказался в числе работников колонии, которых зэки взяли в заложники. Карагодин тогда спас ему жизнь – вместе со своими спецназовцами разблокировал санчасть, в которой Тараса держали.
Карагодин этот случай тоже хорошо помнил. Всем спецназом они тогда крыли последними словами Тараса и его начальника, которые поперлись к разъяренным зэкам на переговоры. Хотя должны были знать, что, раз не удалось подавить бунт в зародыше, надо выждать, пока у заключенных иссякнет запал, выплеснется первая злость и начнутся неминуемые внутренние раздоры.
Тарас запомнился Карагодину по красноводским событиям шебутным, болтливым мужичком, много о себе думающим, легко возбуждающимся и в этом возбуждении способным на любые глупости и подвиги. В Париже он таким и остался. Послушать его, так он теперь был чуть ли не главное лицо в некой серьезной организации, занимающейся всякими рискованными делами – охраной, безопасностью, разведкой, силовыми операциями – и ворочающей огромными деньгами. Но тут же на Тараса налетала злобная жалость к себе, и он начинал жаловаться, что его не ценят, не дают развернуться, платят не те деньги, на которые он рассчитывал и которых достоин.
– Нетрудно догадаться, что сей Тарас предложил вам бросить свой неблагородный промысел и стать членом этой самой таинственной конторы, – грустно улыбнулся Ледников. – И вы согласились.
– А что мне оставалось? – тут же обиделся Карагодин. – Умереть, торгуя китайскими кроссовками?.. К тому же Тарас сказал, что сейчас они готовятся к очень серьезной акции, по завершению которой все участники получат такие деньги, что можно будет зажить уже по-новому.
Ледников вздохнул.