Книга Проклятие клана Топоров - Виталий Сертаков

На минуту Даг загляделся и тут же поплатился за нерасторопность. Что — то тяжелое стукнуло в затылок, перед глазами потемнело. Северянин услышал ядовитый смех и узнал бородатого главаря тех, кто напал на «Золотую деву».

— Держите щенка! — гоготнул руян. И добавил еще несколько фраз, обращаясь к своим бойцам.

Мальчишке мигом скрутили руки, но бить не стали. Минуту спустя подняли и потащили. Кто — то бесцеремонно поволок его за волосы. Северянин, как мог, упирался ногами, извивался ужом, но вырваться не сумел. Похоже, что волочивший его не задумывался, дотащит он до места назначения труп или живого человека. А вокруг творился кошмар. Стонали раненые, угодившие под мертвых, придавленные лошадьми. Стонали обожженные. Тех викингов, кто успел отступить к берегу, пока не преследовали. Многих взяли в плен, стреножили и вязали им руки. Последнее, что видел Даг позади, перед тем как на голову надели мешок, — это громадные створки городских ворот, они медленно закрывались, отрезая путь к свободе.

И море скрылось от него. На много дней.

Глава четвертая, в которой живые становятся пленниками идола, а мертвым везет больше, чем живым

Его швырнули в темноту, на жесткую солому.

Поблизости вздохнуло крупное животное. Где — то рядом, в темноте, сопели взрослые мужчины. Густо дохнуло коровьим стойлом, рыбой и гнилой соломой. Чуть дальше пахло кислым молоком, забродившим медом и собаками. Но к обычным деревенским запахам, по которым так соскучился Даг, примешивалось что — то еще. Горько — сладкий, дурманящий аромат проникал повсюду, гибким червем вползал сквозь щели, нехорошо щекотал нос.

Даг перекатился на спину, с немалым трудом пропихнул одну, затем другую ногу в кольцо связанных рук. Теперь он сумел развязать мешок и освободил голову. Стало не намного светлее, но то, что он увидел, само помещение, озадачило Северянина. Он надеялся, что угодил в обычный хлев, из которого можно сделать подкоп или разобрать крышу. Однажды Дага уже пытались сделать рабом в Дании, там он выломал доску из крыши тюрьмы и убежал. Но отсюда убежать казалось почти невозможным.

Прокопченные балки потолка находились на недосягаемой высоте. Едва укрытый соломой пол был сбит из шершавых гранитных блоков. Ворота «хлева» могли бы выдержать прямой удар тарана, наверху и внизу они плотно входили в пазы, не оставляя места даже для мышонка. Влево и вправо угадывались дощатые перегородки, там жевали жвачку коровы. Где — то дальше блеяли барашки.

Он прислушался в надежде уловить отголоски битвы. В голове не укладывалось, что друзья могли его бросить в плену. Как и прежде, Северянин легко определил направление на север, определил, в какой стороне море, но звуков боя так и не услышал. Сильно болел затылок; кажется, его здорово приложили головой о борт лодки.

— Малый, ты как, жив? — донесся сиплый голос из темноты. Кто — то протянул чашку с водой.

Даг обрадовался незнакомцу, как родному. Жадно выпил воду. Лишь потом сообразил, что с ним опять говорят на каком — то наречии русичей.

— Жив, только плечо болит. — Даг принялся грызть веревку, стянувшую кисти. От проклятых пут пальцы почти онемели. — А ты кто такой?

— Я — то? Кличут меня Иван Обрубок, за старшего я тут.

— Я тебя не знаю, — насторожился Даг. — Ты с «Быка»?

— Я не с «Быка», — печально рассмеялся невидимый собеседник. — Я тута давече.

— Ты не из кривичей?

— Неа, с Киева мы.

— С Киева? — Северянин задумался. Про богатый Киев он слышал, и не раз. И по всему выходило, что это очень далеко. — Давно ты здесь сидишь?

— Давненько. Я ведь еще у Премудрой Вольги, что с Плискова, у матушки нашего Святослава, в чадушках ходил. Потом как толмачом в посольство взяли, да так домой и не вернулся.

Про князя Святослава Даг что — то смутное припомнил. Вроде бы, князь этот смело громил кочевников, которые угрожали речным торговым путям.

— Значит, тебя заперли давно, и ты доволен?

— А ты, малый, коли хочешь жить подольше, должен меня слушать, а не учить, — слегка обиделся Иван.

— Не буду я никого слушать! — Даг попытался встать, но больно ткнулся носом в пол. Связанные ноги одеревенели. — У меня есть херсир Торир, только его я слушаю.

— Нема у тебя херсира. — Иван Обрубок погремел чем — то в темноте, и вдруг стало чуть светлее.

Протянулась грязная тощая рука, поставила на пол каменную плошку с рдеющими углями.

— Давай путы свои ближе, помогу развязать. Только не ори, не то огонь отнимут!

Обрубок добавил щепочек, соломы, раздул пламя, ловко спрятал плошку за опорным столбом. Затем с помощью монеты, сточенной с одного краю, разрезал веревки на руках. Вблизи Обрубок оказался нескладным мужичком, бородка клочьями, всего два пальца на левой руке, зато порты целые и рубаха льняная, чистая, с вышивкой.

— Повязали твоего херсира. — Иван показал, как затягивается удавка на горле. — Думали тут поживиться? Вот и поживились! Я сам не видал, да говорят, из ваших только один челн уплыл, и многих в море порубили…

— Не могли их… кха… порубить! — У Дага от волнения пропал голос. Он не мог себе представить, что руяны — дикари одолели берсерков Ивара. — Они вернутся и сожгут здесь все! А ты, глупый Иван, сидишь в яме, откуда тебе знать, что там, снаружи?

— Это я нынче с тобой взаперти, — не обиделся Обрубок. — Потому как великая треба у Световида будет. Из — за того веселия рать большая на Рюгене собралась. Оттого и псам морским неудача вышла. Издалече вас приметили, бо дозоры крепкие перед требой выставляют. А мне — то, когда тихо, мне запрета нет, брожу где хочу. Я тут над скотиной поставлен.

— Что за рать собралась? Германцы?

— Зачем германцы? — удивился Иван. — Словяне все, лютичи, да богемцы тут, да поморские тоже. Все, кто Световиду челом бить пришел.

— А кто такой Световид?

— Увидишь. Коли глаза тебе не выколют.

Даг приуныл. Ему очень хотелось раскроить башку наглому склавену, но без оружия, со связанными ногами шансы были невелики. Поразмыслив, он пришел к выводу, что лучше обрести временного союзника, чем врага. Жадно вылакал воду из чашки и занялся путами на ногах.

— Я тоже пить хочу… дай мне молока… кровь в глотку течет, пальцы сломали… — захныкал вдруг кто — то третий, тонким противным голоском. — Слушай, Обрубок, может, корову подоишь? Ты же вроде умеешь?

— Молока тут не — ет, — насмешливо протянул Обрубок. — И маслица нет. А ты дурак, даром что с крестом. Это быки, коих кормят для великой жертвы.

Даг немного воспрял духом. Теперь говорили, как датчане — все понятно, только слова смешно коверкали.

— Для жертвы?

— А ты думал — тебе к столу, жирный?

Даг развязал ноги и медленно пошел вдоль дощатой перегородки. Он убедился, что здание построено добротно, даже слишком крепко для коровника. Нигде не получалось ни выломать, ни раскачать доску. Блуждая по периметру вокруг плошки с углем, он наткнулся на третьего сокамерника. Тот сидел в отдельной клетке. Статный мужчина, стриженный под горшок, в длинном монашеском платье, скорее подходящем для женщин. Жир он давно растерял, скорее всего, Обрубок так обзывал его по привычке. Монах зябко скорчился в углу, поджал ноги и тщетно пытался укрыть себя соломой.