Книга Ловцы звёзд - Глен Кук
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Да.
В ответе прозвучал вызов.
Мауса вела убийственная ненависть ко всему сангарийскому. И она проливалась на всех, кто с ними сотрудничал.
Объяснять он отказывался.
– Давай уберем их из холла, пока обслуга на них не наткнулась. – Нивен схватил одного за ногу и поволок.
Маус стал вытирать пятна крови.
– Местной банде это не понравится, – сказал Нивен, затащив в номер второй труп. – На нас откроют охоту.
– И что? Мы уже бывали мишенью. Как бы то ни было, а время мы себе выиграли. Раньше, чем действовать, они разрежут на куски эту толстую шлюху. И пришлют кого-то другого. Это у них строго. А пока что мы их пошевелим.
– Как? Мы уже под приговором. Кто станет с нами разговаривать? Всякий, кто хоть что-то знает, будет знать, что мы уже покойники.
– Ты не покойник, пока над тобой крышку не закрыли.
– Маус, мне это все не нравится.
– Док, ты слишком много беспокоишься. Пусть идет, как идет. Нам только надо держать голову пониже и спину к стене, и что-нибудь на нас ветром нанесет. Только будь начеку. Как говаривали в старые дни: если в тебя швыряют лимонами, сделай из них лимонад.
– Я не рассматривал такой жесткий путь, – сказал Нивен. – То есть ты прав, мне не следует так беспокоиться.
– Знаешь, в чем твоя беда, док? Ты жить не можешь, если тебе не о чем беспокоиться. Ведешь себя тревожнее, чем старая дева с семью кошками.
Бен-Раби оглушил шум терминала. От запахов и верчения цветов кружилась голова. Он начинал нервничать.
Так всегда бывало у входа в логово льва. Или дракона – на этот раз. Инструктивные ленты говорили, что звездная рыба в космосе похожа на дракона длиной в двести километров.
Он двигался вперед вместе с очередью и дошел наконец до стола. Один из сейнеров задал несколько вопросов. Он вяло ответил.
– Пожалуйста, подпишите и поставьте отпечаток пальца, мистер бен-Раби. И отдайте анкету вместе с остальными документами вон той леди.
Мойше, подавляя дрожь, подписал контракт. Девушка в конце стола улыбнулась и засунула его документы в пасть уменьшающей машины. Потом сказала:
– Пройдите в эту дверь и садитесь в кресло. Шаттл скоро будет готов к взлету.
Он отошел, пораженный. Бледная девушка-сейнер с ее светлыми волосами и высокими скулами напомнила ему Элис, его любовь времен Академии. И это было плохо. Больше десяти лет прошло, а боль все еще пробивается сквозь душевную броню.
Не потому ли у него с женщинами никогда ничего хорошего не получалось? С тех самых пор любой роман кончался эмоциональным хаосом. Превращался в дуэль на мечах с намерением ранить побольнее.
Но до того не было ни одного романа, чтобы было с чем сравнить. Может быть, он просто сам всегда выбирает женщин с неустойчивой психикой.
Мойше вошел в зал ожидания и сел в кресло. На свет появился потрепанный блокнот, многолетний спутник всех его путешествий. На этот раз, поклялся он сам себе, он закончит «Иерусалим».
«Вот из чего сковал хитроумный Локи путы для великого волка Фенрира: из шума кошачьих шагов, корней гор, женских бород, дыхания рыб и птичьей слюны». Младшая Эдда.
Чем больше он думал, тем больше убеждался, что именно этой цитатой надо начать роман. В ней есть неоспоримая универсальность. В каждой жизни есть свой Локи, способный сковать ее цепью столь же тонкой, но крепкой.
И снова вернулась полынная горечь воспоминаний времен Академии. Нестираемая память о романе с однокурсницей, которая была дочерью вице-коменданта и внучкой начальника штаба Флота.
А он был идиотом. Полным, круглым, чугунным дураком. Как он из этого вылез? Вспоминая Элис, он считал чудом, что вообще выжил.
И какой ценой? Что, если бы он не разорвал эту связь, как было приказано? Она требовала от него именно этого, бросая вызов тому, что для него было средоточием огромной власти.
А для нее – всего лишь семьей. Мама и дедушка. Для него же они являлись твердынями субординации.
И ночной зверь с клыками вины длиннее, чем у любого другого его кошмара: что с ребенком?
«А ну!» – прикрикнул он сам на себя. Хватит воспоминаний и романтической чепухи. Теперь он взрослый. Надо вернуться опять к «Иерусалиму», и это будет ударом по царству страха в его душе.
Из любимых строк, из «Дунсиада» Попа:
Ты царство страха возродил, о Хаос,
И меркнет свет от слова твоего…
– Леди и джентльмены…
Он поднял глаза. Что еще? Ага, беседа «у вас последний шанс передумать»…
Беседу вел офицер с таким невыносимо скрежещущим голосом, что не иначе как его механически изменили.
– Вы на нашем корабле не нужны. Вы не наши люди, – сказал офицер для затравки. – Зачем вы здесь? Каковы ваши мотивы?
«Хорошие вопросы», – подумал про себя бен-Раби.
– Причины две. Либо вы увлечены мифом о сейнерах, который полностью сфабрикован головидением, либо вы шпионы. Так я вам сейчас сообщу один секрет. Никакой романтики не будет. И никакой информации вы не получите. Все, что мы вам дадим, – это уйма тяжелой работы внутри культуры, не похожей ни на что вам известное. Мы не собираемся облегчать вам вхождение в наш мир. Цацкаться с вами тоже не будем – некогда.
Этот человек явно старался обескуражить своих слушателей. «Интересно зачем», – подумал Мойше.
– Мы собрали вас по единственной причине. Только так мы сможем выдержать квоты сбора урожая следующего года.
У бен-Раби вдруг возникло ощущение – предвестие, можно сказать, – что у этого человека на уме не только урожай. Какое-то беспокойство или даже страх вертелись у него в мозгу. Он был наполовину одержим мыслью о чем-то большом и страшном.
За что адмирал Бэкхарт любил использовать бен-Раби – за его озарения.
И еще в голосе оратора Мойше ощущал разочарование и одновременно сильное недовольство наземниками. Он говорил, будто чувствуя на языке кислый вкус предательства.
Было неоспоримо, что эти сейнеры в отчаянном положении. Иначе никогда они не стали бы нанимать техников со стороны.
Бен-Раби ощутил прилив сочувствия.
Дом говорившего был на траулере где-то в Великой Тьме. Для выживания ему нужен был массивный приток умелых техников. Человек явно был недоволен, что из миллиардов населения Конфедерации пришло всего двести человек. И из них большинство следует рассматривать как подозрительных.
Рыбак покопался в карманах своего антикварного твидового пиджака. Бен-Раби подумал, не архаист ли он. Образ сейнеров, составленный до знакомства с ними, не учитывал, что у них тоже могут быть свои пунктики.
