Книга Девочка и мертвецы - Владимир Данихнов

Катенька улыбалась.

— Это ничего, — прошептала девочка. — Ничего, дяденька. Не больно мне. Совершенно не больно.

— Заткнись… — прошептал Ионыч.

— А хотите я песенку спою? — спросила девочка, глотая кровь. — Всяко веселее будет, дяденьки.

— Заткнись! — завопил Ионыч. — Замолчи, а то хуже будет!

— Катенька, — испуганно прошептал Федя. — Помолчи, не заставляй Ионыча нервничать. Ишь, раздухарилась, шалунья! Я-то добрый, всё тебе прощаю, а Ионыч — воспитатель строгий, сама знаешь…

Девочка смотрела на Ионыча, не отводя больших голубых глаз, улыбалась и молчала. Кровь на губах и царапины на лице не могли испортить ее улыбку. Ионыч сжал кулак, подался вперед… Но ударить Катеньку не успел: Федя схватил девочку под мышки и пересадил ее к двери, а сам подвинулся к Ионычу.

Ионыч разжал кулак, просипел:

— Ты чего, Федя?

— А давай, Ионыч, радио послушаем! — с притворной радостью воскликнул сокольничий. — Ехать нам еще ого-го сколько, надо развлечься.

— Ну давай, — буркнул, подумав, Ионыч.

Федя включил радиоприемник, покрутил колесико настройки.

Радиоведущий произнес:

— Радио Снежной Поляны, она же Снежная Пустыня, оно же Снежное Поле, и с вами снова я, ваш бессменный ведущий, К’оля.

— Что еще за К’оля? — с отвращением произнес Ионыч и выплюнул застрявший между зубами кусочек лапши на лобовое стекло.

— По имени видно, не русский человек, — вздохнул Федя.

— Буржуй недоделанный, — подтвердил Ионыч. — Я их, тварей, давил и буду давить. — Он сжал кулак. — Вот этими самыми руками.

— Знаю, Ионыч. — Федя кивнул. — Уж кому, как не мне, знать тебя.

Ведущий прочистил горло и сказал:

— Радио у нас провинциальное, но новости самые натуральные. И от новостей этих, честно вам скажу, у меня волосы дыбом и мурашки по всему телу. Сегодня утром на Снежном Поле были замечены целые полчища серых существ… вы понимаете, о ком я. Эти твари движутся в сторону Пушкино, настроены они весьма решительно и недружелюбно. Жителям Пушкино рекомендуется чистить винтовки и натирать сапоги сазаньим жиром — ночка предстоит жаркая…

— Ох, ты ж… — неопределенно сказал Федя и присвистнул.

— Ничего страшного, — буркнул Ионыч. — Страху только нагоняет. Перестреляют их всех до единого без потерь — не раз уже такое бывало.

— Перестреляют-то перестреляют, — согласился сокольничий. — Но мы на пути в Пушкино, и до ночи туда не успеем. Придется в поле заночевать, а эти, серые, тут как тут.

— Плевать, — заявил Ионыч, сминая стаканчик. — В вездеход они всё равно не пролезут.

— А если…

— Че «если»? Всё пучком будет!

Федя вздохнул.

Ведущий продолжал:

— Но есть и положительное во всем этом: трупы серых обеспечат жителей Пушкино мясом на пару недель вперед, ожидается проведение массовых гуляний на свежем воздухе с танцами и поеданием шашлыка…

— Убери ты этого придурка нерусского! — взбеленился Ионыч. — Поищи, что ли, музыку какую-нибудь.

Федя поспешно повернул колесико настройки.

Глава шестая

Катеньке приснился загадочный сон.

Приснилось ей, будто сидит она за большим дубовым столом перед пустой тарелкой, а напротив восседает кудрявая женщина в синем сарафане и деревянной ложкой ест мясной соус. Ест и смотрит на Катеньку из-под бровей, изучает.

Катенька говорит:

— Пошли скорей, нас папа ждет!

Женщина молчит, продолжает есть. Намазывает на толстый кусок ржаного хлеба сливочное масло, сверху кладет несколько крупных горошин красной икры, и всё это отправляет в рот. Смачно так жует, чавкает.

Катенька просит:

— Ну пойдем, пойдем же!

А женщина ест и ест, смотрит на Катеньку и ест, глядит в тарелку и ест. И не произносит ни слова.

Катенька умоляет:

— Пожалуйста!

Вдруг слышит Катя, за спиной что-то хлопает. Хлоп-хлоп. Точно дождевые капельки по стеклу размазываются. И понимает девочка отчетливо, что теперь можно никуда не спешить. Ей становится очень страшно, и, проглотив страх, как холодную мокрую жабу, она просыпается.

В кабине стоявшего посреди Снежной Пустыни вездехода потеплело. Тлел огонек электрической печки. В углу безмятежно храпел Ионыч. Стекла покрылись инеем. В небе, которое казалось сейчас гораздо ближе, чем днем, холодно мерцали редкие звезды.

Хлоп-хлоп.

Катенька повернулась к дверце и чуть не закричала от страха: из темноты, словно карпы из студеной воды, выныривали бледные безволосые лица. Слабые обмерзшие ладони хлопали по стеклу: хлоп-хлоп, — словно хотели попасть внутрь погреться.

— Ай…

Сокольничий Федя обнял девочку, погладил по голове:

— Не бойся, лапушка. Они нас не тронут, не достанут. Они как снег, слабые, бледные, из снега появляются, в снег и уходят.

— Кто это такие, дяденька? — шепотом спросила Катенька.

Федя вздохнул:

— Мертвецы это, Катя. Снежная Пустыня — место странное, страшное. Люди, которые тут погибли, превращаются в таких вот, сереньких.

— Если они слабые, может, впустим их погреться? — Катенька с жалостью посмотрела на бледные, полные муки некрасивые лица и коснулась пальчиком холодного стекла.

Хлоп-хлоп.

Хлоп-хлоп.

— Не стоит, девочка моя.

— Отчего же? — злым со сна голосом поинтересовался Ионыч. — Если негодница так хочет пообщаться с серыми, может, выпустим ее наружу? Вдруг найдутся общие темы. Ну-ка, Федя, приоткрой дверь…

— Ионыч, как можно!

Катенька недоверчиво посмотрела на Ионыча. Заныли царапины на лице. Неприятно заболело, заскребло в голове — будто внутрь черепной коробки запустили пугливого мышонка.

— Не хочешь? Тогда я сам. — Ионыч перегнулся через сокольничего и Катю, потянулся к ручке дверцы. Посмотрел на Катеньку: девочка дрожала.

— Страшно? — спросил Ионыч почти ласково.

— Дяденька… — По Катенькиным щекам поползли слезы, похожие на брильянты.

Ионыч убрал руку, ухмыльнулся:

— Ну-с? Что-то сказать имеем?

Катенька вскинула голову и заговорила горячо, страстно:

— Не страшно, дяденька! Не боюсь я серых людей, только жалость к ним питаю! По глазам вижу: больно им, страшно, не причинят они мне вреда! — Девочка улыбнулась, открыто и искренне. Как тогда, когда кровь глотала. Ионыч вздрогнул.

— Смелая наша! — умилился сокольничий.