Книга Тайна «Нереиды» - Роман Буревой

Квинт понял, что большего выторговать не удастся.

— Можно один вопрос?

— По-моему, спрашиваю я.

— Один вопрос, — сделав вид, что не слышал замечания Цезаря, продолжал Квинт. — Почему тебя интересует Персия и совершенно не интересуют гении? Признаться, мне их жаль. У них была такая скотская должность — всю жизнь следить за одним-единственным человеком. Работенка похуже, чем у меня. Гении захотели повышения, а их наказали. Пожизненная ссылка на землю. И в итоге подлинная смерть. У них даже нет шансов отправиться в Тартар после смерти.

— Я не хочу говорить о гениях.

— Почему?

— Не хочу говорить о гениях с тобой…

— Почему?

— Ты сказал, что задашь только один вопрос…

— А знаешь, что все они — двойники, и каждый может выдать себя за своего бывшего покровителя? Недаром многие хотят провести поголовный тест на гениальность.

Квинт взял Элия за руку и повернул кисть ладонью к себе.

— Хочешь погадать по руке? — Элий странно улыбнулся.

— У гениев в линиях судьбы и жизни проступает платина. Разумеется, в крови ее легче разглядеть, но…

— Ты видел, сколько отметин у меня на теле? — перебил его Элий. — Так вот: на теле моего гения нет ни одной подобной. Думаю, мой фрументарий должен это знать. К тому же голоса у гениев хриплые, как будто простуженные. Так что совсем нетрудно отличить гения от человека.

— Но они знают все наши тайны, большие и малые. Все наши замыслы. Все наши грехи и преступления…

— Вернемся к событиям в Персии. Говори, что знаешь.

Квинт пожал плечами:

— Хорошо, поговорим о Персии. Экбатаны разграблены и лежат в руинах.

— Я читал об этом в «Акте диурне». Квинт усмехнулся. Он и не надеялся, что это известие произведет сильное впечатление.

— Сначала город сдался, но потом жителям стало невмоготу платить дань, и город восстал. Его взяли штурмом и стерли с лица земли.

— Я все это знаю. Что дальше? Как вооружены варвары? Сколько их?

— Это передовой отряд тысяч в сорок. Косматые низкорослые лошадки, причем необыкновенно выносливые, позволяют варварам совершать стремительные переходы. У каждого бойца лук со стрелами, кривая сабля, круглый щит. У некоторых есть ружья, которые гораздо старше своих владельцев.

— Куда придется новый удар монголов?

— Разве «Целий»[6]не доложил тебе об этом? — Слово «Целий» Квинт произнес с едва заметным оттенком брезгливости — так произносят его почти все римляне, мгновенно вспоминая неприступное здание на Целийском холме, оплетенное массивными арками, приземистое и тяжеловесное. Но странно было, что Квинт тоже кривил губы.

— Я хочу знать, что об этом знаешь ты.

— У меня есть важные бумаги. Где я их взял — профессиональная тайна. Могу сказать лишь, что один репортер заплатил за них жизнью. — Квинт неожиданно замолчал. — Еще утром хотел просить за них пятьдесят тысяч, но теперь отдам доклад даром. Через пару часов бумаги будут у тебя.

«Пройдоха? Или профессионал высокого класса?» Элий не знал, что и думать.

— Откуда такое бескорыстие?

— Ты мне платишь, и этого достаточно. Все говорят что Элий Цезарь честен. Я служу тебе и тоже должен быть честен.

В глазах Элия сверкнули странные огоньки.

— Честный проходимец! Интересно, как долго ты сможешь играть эту роль?

— Это не игра.

— Хорошо, ты будешь питаться сознанием своей честности. Судя по твоему замутненному взгляду, оно пьянит куда сильнее фалерна.

— Моя награда — твое одобрение, Цезарь. Прежде я думал, что главное — разнюхать побольше, ввязаться в крупную игру, запутать интригу, обдурить противника. Теперь я знаю, что главное — получить одобрение такого человека, как ты.

— Не надо мне льстить.

— Я не льщу.

— Тогда не переиграй. Себя и меня.

— Не желаешь узнать заодно новости из Рима? Из тех, что не торопятся опубликовать в «Акте диурне»? — Квинт разрезал янтарную грушу и теперь по кусочкам отправлял ее в рот.

— И каких же таких страшных тайн я не знаю? — Элий по новой своей привычке прикрыл глаза.

— Император вскоре женится. — Квинт выдержал паузу, наблюдая за Элием.

Цезарь не слишком встревожился, но глаза все же открыл.

— Руфин? Что ты болтаешь! Август женат тридцать лет, и еще не овдовел. Во всяком случае сегодня утром Августа была в добром здравии.

— Насколько мне известно, в полдень — тоже. Но через три дня он разведется. Уже все обговорено. Не пройдет месяца, как император женится вновь. Через какие-нибудь девять месяцев ты можешь потерять титул Цезаря и перспективу прибрать Империю к рукам.

— Лично я даже рад такой перспективе. Но что может быть хуже для Рима этой нелепой перемены Цезарей и прихода к власти малолетнего правителя? Одна из самых опасных ситуаций, особенно если родня будущей Августы честолюбива. Перед властолюбием женщины не может устоять ни одна система. Квинт усмехнулся:

— Ты вспомнил Ливию[7]? Признаться, я тоже. Оказывается, ты гораздо лучше разбираешься в политике, чем кажется на первый взгляд. Но почему ты не спрашиваешь, на ком Руфин женится? — Квинт сделал эффектную паузу, ожидая реплики Элия, но тот промолчал. Пришлось продолжить. — Сначала рассматривалась кандидатура Летиции Кар. Насколько я знаю, ты знаком с этой юной девицей?

Цезарь опустил голову, чтобы Квинт не мог видеть выражение его лица.

— Она не выйдет за Руфина, — проговорил Элий тихо.

— Ты говоришь как мечтатель, а не как политик. Если Август того пожелает, любая девушка скажет «да». Но тебя как будто волнует уже не политика, а нечто другое?

Элий подозревал, что Квинт осведомлен о подробностях его знакомства с Летицией. Оставалось надеяться, что Квинт хотя бы не знает того, что произошло в Никее. Впрочем, скрыть что-либо от этого человека невозможно. Квинт замечал все: как меняется цвет лица, дыхание становится чаще, а голос — чуть глуше. Даже несколько капель вина, пролитые на тунику, скажут ему «да» или «нет» вместо собеседника. Элия и самого удивило, как сильно забилось сердце, едва Квинт упомянул имя Летти. С Летицией они не виделись с того дня, как машина «скорой» увезла Элия с разрушенной виллы Марка Габиния в Рим. Они обменялись письмами, но в их переписке не было ничего, кроме вежливых фраз и пожеланий выздоровления.

Квинт молчал, как будто специально предоставлял Цезарю возможность вспомнить все обстоятельства и заново пережить свое краткое и безумное увлечение.