Книга В саване нет карманов - Хорас Маккой

– Ты любишь меня?

– Не знаю. Вот что ты мне нравишься, я знаю.

– Ладно, тебе нравится заниматься со мною любовью?

– Да…

– Но так, как сейчас, больше не будет.

– Понимаю…

– Что с нами станет тогда?

– Да ничего особенного.

– Я о будущем. То есть когда пройдут годы.

– Ну, ты собираешься выйти замуж за этого милого парня из Йеля, устроиться, завести семейное гнездышко. Чуть позже, когда у вас будет пара симпатичных малышей, может начаться война и ваших малюток уничтожат отравляющие газы, или бомбы, или что-то в этом роде. И я тоже буду лежать – ну в точности как сейчас – на каком-то поле великой битвы, только со шрапнелью в животе, и стервятники слетятся терзать мою плоть.

– О, Майк, ты же так не думаешь на самом деле?

– Думаю. Более того, мы готовимся к этому, ибо к этому нас подталкивает бесчисленное множество тупых сукиных сынов. Начал Муссолини, потом пришел Гитлер. Муссолини порекомендовал Великобритании поцеловать его в зад… А Лига Наций вконец пожелтела: Япония с полицейской дубинкой притаилась за углом и ждет…

– Мне кажется, наша страна не будет воевать. Люди против этого.

– Пока что, наверное, так и есть. Но когда начинают играть национальный гимн и размахивать флагами, все впадают в истерику.

Эйприл еще чуть придвинулась, так что Долан почувствовал запах ее волос. Майкл приподнялся на локте и окинул всю ее взглядом – длинные плавные изгибы, белизна на фоне синих и красных клеток тартана. Девушка застонала и затрепетала от желания.

Он наклонился и крепко ее обнял.

– Майкл, – влюблено произнесла Эйприл, – если тебе придется идти на войну и тебя ранят, ты все же останешься жить, с тобой ничего не должно произойти! О Господи, все, что угодно, только не это…

В десять часов следующего утра Долан ждал Дэвида, сидя в приемной театра. Разглядывая журнал и машинально листая страницы, он ничего не замечал, потому что думал о полутора тысячах долларов.

– Привет, привет, – сказал Майер, выходя из кабинета. – Вот так сюрприз. Вы себя плохо чувствуете?

– Да нет, нормально, – ответил Долан. – А что?

– Нет, ничего. Просто не могу припомнить, когда вы приходили сюда в такое время.

– Из старой команды никто больше не появляется здесь, – заметил Долан, откладывая журнал. – И вы знаете почему.

– Знаю, что вам нечто встало поперек горла.

– Не только мне, всем «старикам». Помпезность и суета… Посмотрите на эту комнату… На ковер… Господи, прямо дворец какой-то. Совсем не похоже на старый амбар, в котором мы начинали.

– Это самый прекрасный театр-студия в стране, – сказал Майер с оттенком гордости в голосе.

– Именно об этом я и говорю, – подхватил его слова Долан. – Самый прекрасный – в этом-то и вся проблема… Только теперь это не театр-студия, во всяком случае не совсем. Он стал профессиональным.

– Не профессиональным – полупрофессиональным.

– Это, черт возьми, одно и то же. Вы знаете, Майер, победа на конкурсах в Нью-Йорке – наихудшее из того, что произошло с нами.

– Почему? Почему вы так считаете? Постыдитесь, ведь вы же были одним из организаторов театра-студии в этом городе.

– Вот поэтому-то мне и не стыдно так говорить. Мы привыкли играть в амбаре, не так ли? Несколько вшивых амбарных досок для сидений и никаких гардеробных. Мы ставили Достоевского и Ибсена и некоторые пьесы для фермерских мальчишек, живших неподалеку…

– Те самодеятельные пьесы были очень слабы.

– А как же иначе? Господи, мы же предоставили возможность творческой самореализации! Мы вдохновили авторов. Как знать, может, нам удалось бы открыть еще одного О'Нила или Шоу? Мы не заносились и привлекали в труппу местную молодежь, свежих ребят. И среди них мог появиться новый Бернхардт, или Дьюз, или Ирвинг.

– Но мы и сейчас используем местных, разве нет?

– Очень немного – и то больше из акционерной компании. В театре работают в основном сильные, опытные составы, и мы ставим модные пьесы, потому что надо развлекать публику. Что, черт возьми, мы делаем для местных талантов? Ничего.

– Не ожидал услышать от вас ничего подобного, Долан. Я думал, что вы благодарны Торговой палате за помощь.

– «Благодарен»! – воскликнул Долан, вскочил и несколько раз прошелся по приемной. – Уж я-то совсем не благодарен. Ненавижу и презираю этих ублюдков! Когда мы работали в старом бараке, я попытался получить от них немного денег. Так они и не подумали дать нам ни никеля и, вообще, обращались как с городским сумасшедшим. Вы знаете, как я добыл деньги, чтобы попасть на первый конкурс в Нью-Йорке?

– Знаю, но…

– Да, черт возьми, знаете. Я прочесал этот город от Вестон-Парка до реки, собирая по баксу-другому здесь и там. И мы выиграли вшивый конкурс. И следующий. Мы побеждали еще два раза. И что случилось потом? Торговая палата решает заработать на нас. Они собрали «Ротари», «Кьюэйниэнс», прочие чертовы ланч-клубы вместе и осчастливили: мы переселяемся в театр-студию, этот величественный греческо-византийско-готическо-майя-марокканский Храм Искусства, стоимостью сто пятьдесят тысяч долларов. Теперь это предприятие с большим оборотом; и вся старая рабочая команда пробирается в театр с черного хода, а через парадные двери шествуют чертовы члены клубов, дешевые политики со своими женами и любовницами, а также все лесбиянки и гомосеки в городе. Вот что встало мне поперек горла. Торговая палата!

– Мне жаль, что вы так настроены, Долан, в самом деле, – сказал Майер, беря его за руку. – Вы здесь для всех – настоящий лидер. Я рассчитывал на вашу помощь.

– Я ничего не имею лично против вас, Майер, – сказал Долан. – Черт, да вы ничего не могли поделать. Вы изумительный режиссер. Когда появился этот великолепный театр, им понадобился режиссер, чтобы вести дела, – какой-нибудь общепризнанный талант, желательно с громким именем. Кто-нибудь более высокого полета, чем мы. Я на вас не в обиде.

– Я хочу, чтобы вы знали: я – ваш друг.

– Я тоже ваш друг, Майер. Мои эмоции никак не относятся к вам. Театр есть театр. Это все чертова Торговая палата! Почему бы им не оставить нас в покое?!

– Не вините их – они всего-навсего сделали то, что считали правильным. Мне и в самом деле жаль, что вы так реагируете, Долан. В вас заложен огромный потенциал добра, если бы только вы попытались его реализовать. Под вашей колючей оболочкой скрывается милый ребенок…

– Не начинайте снова, Майер. Что за черт!

– Ладно, Долан, – сказал откровенно обиженный режиссер, – я только пытался помочь вам найти немного счастья.

– Доброе утро, – произнес Дэвид, поднимаясь по лестнице. – Извините за опоздание.