Книга Автомобиль Иоанна Крестителя - Елена Басманова

Таких безмозглых дураков Вирхов еще не встречал! В купеческой семье, видно, тоже не без уродов… А дело объяснялось просто. Покойный, крупный петербургский издатель Сайкин, подшутил над дурачком – вынул из кармана визитку Короленко. У него небось полный карман визиток.

Размышления Вирхова прервал Павел Миронович Тернов, возникший в дверях с пачкой свежих фотографий в руках.

– Где вы изволите разгуливать, дружок? – ворчливо обратился к кандидату на судебные должности Вирхов. – Еще и не все задержанные допрошены.

– Спешил принести вам, Карл Иваныч, фотографии, – ответил, не обращая внимания на брюзжание старика, Тернов, все еще ликуя в душе оттого, что именно он подсказал Вирхову: в столице известен лишь один Валентин Агафонович, оказывающий покровительство синьорине Чимбалиони, а именно, книгоиздатель Сайкин. – Что прикажете?

– Садись писать протокол, – спокойнее предложил Вирхов, – пока Поликарп Христофорович отсутствует.

Тернов безропотно отправился к столу и приготовил листки и перо, с сожалением взглянув на новенький зачехленный «Ундервуд» – громкое клацканье пишущей машинки мешало Вирхову вести допросы, ею пользовались редко. А Вирхов нажал кнопку электрического звонка и велел заглянувшему курьеру доставить Спиридона Куприянова. Затем перебрал фотографии и смахнул их в ящик письменного стола. Оправил мундир, пригладил светлые волосы, которые из-за тесноватой фуражки слегка топорщились на висках и затылке.

Вошедшему Спиридону указал на стул. Внимательно рассмотрел парня: тот сидел, опустив глаза, и тяжело вздыхал. Парень ладный, аккуратный.

– Тебе хорошо, Спиридон, – наконец изрек Вирхов, – про тебя в газетах пакости не пишут.

– Дык ведь я не знал, ваше превосходительство, что такая несуразная путаница вышла. Приискал новому жильцу по просьбе господина Рымши кухарку, дык ведь… Манефу давненько знаю, она уж не у одних господ здесь прислуживала. Работящая девушка, симпатичная.

– Что-то я этого не заметил, – Вирхов недоуменно покачал головой, – истинная фурия. – И увидев легкий румянец на щеках парня, спросил: – Или впутала она тебя в дела сердечные?

Парень молчал.

– Вижу, впутала, – утвердительно заявил Вирхов. – Прости, братец, если что не так сказал. Но больно уж она неласкова.

– Напрасно вы думаете, что это она сгубила барина. Она не такая. Не могла она, я-то знаю.

– Говори яснее.

– Покойный-то умер после полуночи.

– Откуда ты знаешь? – перебил его следователь.

– Труп-то сильно окоченел, когда полиция приехала.

Вирхов промолчал, проклиная в душе эскулапов, которые до сих пор не произвели вскрытия, чтобы уточнить время и причину смерти. Хотя первоначально полицейский врач тоже утверждал, что смерть наступила между двенадцатью и двумя часами ночи.

– Ты это слышал во время дознания, – предположил Вирхов. – А после двенадцати, надо полагать, Манефа почивала сладким безгрешным сном в своей каморке у черного входа.

– Нет, – Спиридон покраснел еще гуще, – она с десяти часов в моей комнатенке была. Намерены вскорости обвенчаться.

– Та-а-к, – протянул Вирхов, – а пока незаконно сожительствуете.

– Для законного брака надо сперва на ноги встать, – с достоинством ответил Спиридон, – а сердцу не прикажешь. Отмолим грех.

– Ладно. – Вирхов махнул рукой. – А не могло ли быть так, что Манефа твоя сначала довела барина своим злоязычием до разрыва сердца, а потом к тебе отправилась?

– Что вы, ваше превосходительство, она с барином и не разговаривала вовсе. Готовила ужин, собирала в столовой закуску, если гости ожидались…

– То есть у Манефы не было причин ненавидеть покойного? Кстати, не балуется ли она книжонками бульварными?

Спиридон вздохнул.

– Почитывает. Недавно рассказывала мне презанятную историю «Бойкие тюлени».

– Та-а-к… – Вирхов многозначительно глянул на Тернова, который на миг оторвался от протокола. – И господина Конан Дойла читает?

– Это вы у нее спросите. Вроде говорила, взяла у маменьки про автомобиль Иоанна Крестителя.

Вирхов закусил нижнюю губу и с минуту рассматривал дворника. Он представлял себе, как зловредная кухарка, обиженная издателем Сайкиным – может, и домогавшимся ядреной бабенки, – напоила сладострастника ядовитой кислотой, принесенной ею во флаконе под видом водки, а когда барин рухнул на ковер, облила его лицо чернилами и, давая выход своей неуемной злости, вынула из кармашка фартука книжку Конан Дойла и со злости разорвала ее прямо над трупом. Стаканы – улику, изобличающую ее, отнесла и вымыла, флакон протерла фартуком. Затем, довольная отмщением, отправилась на свидание к Спиридону в дворницкую. Может, и рассказала дружку о содеянном. Да разве он признается? Покрывать будет, несомненно, не выдаст.

Да, но зачем на столе стоял каменный котелок с солью? Соль перемешана с мелко нарубленной зеленью. Вирхов по запаху предполагал сельдерей. Он поерзал на стуле, отгоняя от себя мысль о книжонке, валявшейся у него дома. В популярной брошюрке некоего Е. Марахиди, изданной тем же Сайкиным, расписывались способы сохранения мужского здоровья и достижения гармонии в супружеской жизни. Брошюрка немаловажное значение отводила сельдерею. Якобы если съедать два фунта сельдерея ежедневно, мужская сила возрастает неимоверно.

И все-таки? Он, Карл Иваныч, старый холостяк, по понятным причинам может увлекаться сельдереем. Для достижения гармонии в общении с Шарлоттой Чимбалиони сельдерей мог поглощать и покойный Сайкин. Значит, Манефа могла под предлогом доставки этого сельдерея войти к нему в кабинет, а потом….

Все сходилось. Версия – для первоначальной – очень даже стройная.

Вирхов поблагодарил Спиридона и отпустил его с наказом гнать взашей газетчиков от дома Рымши – ни на какие вопросы не отвечать, любопытных отсылать в Окружной суд.

Затем велел Павлу Мироновичу отправляться в цирк, чтобы свести знакомство с синьориной Чимбалиони.

Даже не допив чай, окрыленный заданием Тернов поспешил уйти. И место свое вновь занял Поликарп Христофорович. Предстоял допрос Манефы. Уж она-то за словом в карман не полезет. Надо, пока нет результатов вскрытия и экспертизы, притупить ее бдительность, уверить ее в отсутствии подозрений.

Манефа явилась в камеру с видом крайне недовольным.

– Сударыня, Манефа Гурьевна. – Вирхов, преодолев себя, приподнялся и жестом пригласил посетительницу присесть. – Простите великодушно, ежели был неучтив с вами во время дознания. Я придерживаюсь, как истинный христианин, того мнения, что если виноват, лучше сразу покаяться. Вот и каюсь.

Манефа уселась на стул и, скептически скривившись, недоверчиво смотрела на путающегося в словах следователя.

– А между тем, уважаемая Манефа Гурьевна Телушина, – это для протокола – и господин Рымша, и дворник Спиридон Куприянов аттестовали вас наилучшим образом. Работящая, серьезная, грамотная. Похвально, весьма похвально. Чтение оно, знаете ли, облагораживает доброго человека, а портит только… – Вирхов осекся, увидев, как сужаются от злости глаза допрашиваемой. – О здоровье барина печься следует всегда, особенно если страдает он немощью, – неуверенно продолжил Вирхов. – Лечебную смесь в аптеке заказываете или сами готовите?