Книга Голубая комната - Жорж Сименон

Отец следователя, человек небогатый, служил начальником отдела в службе соцобеспечения, а Дьем женился на машинистке. Они жили в новом районе в скромной квартирке из трех комнат и кухни.

Казалось бы, эти двое должны хорошо понимать друг друга.

— Чего именно вы боялись в тот вечер?

Что он мог ответить? Всего. И ничего в частности. Николя никогда не оставил бы лавку на свою мать и не примчался бы на поезде без серьезной причины. Конечно, он приехал в Триан не для того, чтобы, сидя за столиком на террасе отеля «Путешественник», потягивать лимонад.

Когда Тони уходил, Андре, все еще обнаженная, лежала на кровати в голубой комнате и не собиралась вставать.

— Считали ли вы Николя способным на насилие?

— Нет.

Однако это был больной человек, который с детства привык жить в своей скорлупе.

— Приходило ли вам в голову, тогда, в Триане, что он может быть вооружен?

Об этом он даже и не подумал.

— Вы беспокоились за свои семейные отношения?

Они с Дьемом никак не могли найти общий язык, одни и те же слова имели для них разный смысл. Постоянно происходило некоторое смещение.

Он делал вид, что работает, положив перед собой кучу счетов, время от времени ставил карандашом ненужный крестик возле какой-нибудь цифры для правдоподобия.

Дочка, примостившись у его ног, играла с машинкой без одного колеса.

Метрах в двадцати за лужайкой, огороженной белым забором, он видел дорогу и крайние дома деревни, дворы с садиками, где цвели георгины. Кое-где на фоне серых стен выделялся огромный черно-желтый подсолнух.

Когда он вернулся, то машинально посмотрел на часы — было без четверти шесть. Двадцать минут седьмого заглянула Жизель:

— Я подаю как всегда?

— Может, немного попозже? Хочу закончить до обеда.

— Пап, я есть хочу.

— Это недолго, малыш. Если я задержусь, садитесь обедать с мамой.

Именно в этот момент он вдруг почувствовал накатившую панику, которой не было, даже когда он с одеждой в руках прятался на третьем этаже отеля. Почти физическое чувство страха, спазм в груди, лихорадка заставили его подняться с места и встать у окна.

Когда он закуривал, руки дрожали, а ноги вдруг стали ватными.

Предчувствие? Он говорил об этом психиатру, вернее, профессор Биго сам вытянул из него это.

— Раньше с вами такого никогда не случалось?

— Нет. Даже когда я чудом остался цел после автомобильной аварии. Хотя в тот раз, очутившись в поле без единой царапины, я вдруг заплакал.

— Вы опасались Николя?

— Он всегда был для меня загадкой.

— Со школьных лет?

К счастью, стрелки еще не достигли половины седьмого, когда «ситроен» появился на вершине холма. Он проследовал мимо дома, за рулем сидела Андре, ее муж рядом с ней, ни он, ни она даже не взглянули в его сторону.

— Я закончил, Жизель.

— Тогда — к столу. Мариан, иди, мой руки.

Они обедали как и в любой другой вечер: суп, омлет с ветчиной, салат и на десерт — камамбер и абрикосы.

Под окнами был огород, за которым они оба ухаживали, а Мариан часами ползала на корточках, выпалывая сорняки.

Фасоль уже дотянулась до конца подпорок, за проволочной сеткой клевали зерно десятка полтора белоснежных кур лигурнийской породы, в глубине сарайчика копошились кролики.

Внешне день заканчивался как обычно. Теплый воздух вливался в открытые окна, изредка налетал прохладный ветерок. Кузнец, толстяк Дидье, все еще стучал по своей наковальне. В природе все дышало покоем и медленно готовилось ко сну.

Профессор Биго почти всегда задавал неожиданные вопросы.

— Было ли у вас в этот вечер ощущение, что вы ее потеряли?

— Кого? Андре?

Он удивился, потому что не думал об этом.

— Одиннадцать месяцев вы переживали то, что без преувеличения можно назвать большой страстью…

Это слово не приходило ему в голову. Он хотел Андре. Когда он расставался с ней на несколько дней, его преследовали воспоминания о часах, пролетавших в бурных и горячих ласках, он вспоминал ее запах, ее груди, тело, ее бесстыдство. Иногда он часами лежал без сна рядом с Жизель, обуреваемый фантастическими видениями.

— Не пойти ли нам в кино?

— А какой сегодня день?

— Четверг.

Жизель немного удивилась. Обычно они ездили смотреть кино раз в неделю в Триан, до которого было всего двенадцать километров.

В другие вечера Тони работал в своем кабинете, пока жена мыла посуду, затем она приходила к нему и садилась рядом с рукоделием или штопкой. Время от времени они отрывались от работы, чтобы обменяться парой слов, в основном по поводу Мариан, которая в октябре должна была пойти в школу.

Изредка они усаживались на крыльце и в наступающих сумерках смотрели на красные и серые крыши домов, освещенные луной, на темную массу деревьев, которые чуть слышно шелестели листвой.

— А что сегодня идет?

— Какой-то американский фильм. Я видел афишу, но не запомнил название.

— Если хочешь. Пойду поговорю с Моларами.

Когда они уходили по вечерам, одна или обе сестры Молар присматривали за Мариан. Старшей, Леоноре, было лет тридцать семь-тридцать восемь, Марта была немного помоложе, хотя в действительности у них не было возраста, ни у одной, ни у другой, и совершенно незаметно для себя и для окружающих они постепенно становились старыми девами.

У обеих были круглые, словно луна, лица со смазанными чертами, и одевались они как близнецы — одинаковые платья, пальто, шляпки.

Частенько случалось, что только они вдвоем слушали утреннюю мессу в семь часов; сестры регулярно причащались, никогда не пропуская ни одной службы. Они помогали аббату Лувеггу наводить порядок в церкви, украшали цветами алтарь, следили за кладбищем, они же ухаживали за больными и облачали умерших.

Зарабатывали сестры шитьем, и, проходя мимо их дома, можно было видеть обеих, склоненных над работой у окна, и их огромного палевого кота, всегда дремавшего на подоконнике.

Мариан их не любила.

— От них плохо пахнет, — говорила она.

В самом деле, они распространяли вокруг совершенно особый «аромат» — то ли магазина тканей, то ли церкви, с примесью запаха лекарств у постели больного.

— Они уродки.

— Если бы их не было, ты бы осталась дома одна.

— Я не боюсь.

Жизель улыбалась своей особенной улыбкой, которая лишь едва трогала уголки губ, словно она пыталась не выпустить ее наружу.