Книга Кочевники поневоле - Майк Гелприн

Внезапно секач, взрыв передними копытцами землю, остановился и замер. Затем издал хриплый, каркающий рык и попятился. За спиной у него коротко взвизгнула самка.

Медведь досадливо крякнул – вожак почуял людей раньше, чем приблизился на расстояние, пригодное для верного выстрела. Теперь приходилось рассчитывать на удачу.

Два выстрела слились в один. В следующий миг вожак пронзительно заревел и шарахнулся в сторону. Рухнул грудью на землю, но тут же вскочил и, набирая скорость, понёсся вперёд по тропе.

– Стреляй, октябрит! – закричал Медведь, лихорадочно перезаряжая ружьё. – Стреляй же, в бога душу мать!

Кабан был уже в двадцати шагах. Медведь, понимая, что не успевает, рывком вскочил на ноги и вымахнул на тропу. За спиной отчаянно закричала Снежана. Медведь выдернул из-за пояса тесак и присел – сейчас секач с ходу прыгнет ему на грудь, а дальше… Треск выстрела перекрыл крик Снежаны. В следующую секунду ноги у кабана подломились, он с маху сунулся мордой в землю и покатился по ней.

Октябрит, закинув ружьё за спину, не торопясь выбрался на тропу. Подошёл к туше поверженного кабана, носком сапога поддел лобастую башку, заглянул в налитые кровью, остановившиеся зрачки.

– Готов, – сказал он, повернувшись к Медведю. – Хороший кабан, жирный.

– Ты почему не стрелял? – Снежана выскочила на тропу, в два прыжка покрыла разделяющее её с октябритом расстояние и схватила его за грудки: – Почему не стрелял, я спрашиваю?!

– Пусти. – Курт, сделав резкое движение, вырвался, поправил одежду. – У вас что, по-другому охотятся?

– Как это «по-другому»?

Октябрит пожал плечами.

– У нас убивает зверя тот, кто на подстраховке, – пояснил он. – Как правило, самый искусный и меткий охотник, с крепкими нервами и твёрдой рукой. Я думал, вы решили оказать мне честь, поставив страховать. А оно вот, оказывается, как.

Снежана потупилась, затем вскинула голову, посмотрела Курту в глаза.

– Извини, – сказала она тихо. – У тебя что, железные нервы?

– Да какие железные, – октябрит улыбнулся. – Войлочные, как у всех. Но мне приходилось охотиться, много. С Отто, с братом. Отто всегда стоял на подстраховке. – Октябрит запнулся, улыбка слетела с лица. – Пока был жив, – добавил он секунду спустя. – Отто убили год назад. Ваши. В заслоне.

– Ладно, парень. – Медведь враскачку подошёл, положил руку Курту на предплечье. – Я рад, что всё так обошлось. И сожалею об Отто. Так что ж, выходит, что я снова твой должник?

– Нет уж. – Октябрит сделал испуганные глаза, и Снежана прыснула. – Отдавай свои долги кому-нибудь другому. С меня достаточно одной расписки.

Медведь хохотнул, размашисто хлопнул октябрита по плечу и, отвернувшись, подмигнул Снежане.

– Отличный парень, – сказал он по-декабрьски. – Вижу, тебе он нравится, ну ладно, ладно, нечего сверкать тут глазами. Что стоите? – прикрикнул он, перейдя на июльский. – Шкуру снимать кто будет, древний старикан или вы, молодые-здоровые?

На следующий день втроём отправились на болото за клюквой. До заката Нце ползали на коленях по кочкам, перекликаясь и распугивая недовольных вторжением бледных аспидов и чёрно-зелёных гадюк. А на следующее утро отправились на рыбалку, но, отойдя от лагеря на пару километров, Медведь сказал, что устал, что за молодыми ему не угнаться и что вообще рыбачить не любит. Он повернул назад, и Снежана с Куртом остались вдвоём.

Они двинулись на юг, навстречу золотисто-оранжевым лучам Сола. Взбирались на вершины холмов. Спускались в распадки. Затем бежали, взявшись за руки, через покрытые жухлой травой и мёртвыми стеблями сжатых злаков поля. Продирались сквозь лесные завалы в чащобах. И Курт узнавал места, через которые проходил месяц назад, и тринадцать месяцев назад, и двадцать пять. А Снежана узнавала те, через которые проходила она, и тоже год назад, и два, и три года назад, только на месяц позже Курта. А потом был широкий, с мутной водой ручей, и переброшенное через него бревно, и это бревно узнали оба. И Курт вспомнил, как свалился с него, когда ему было всего четырнадцать, а Снежана расхохоталась и призналась, что падала с этого бревна дважды. И там, на берегу ручья, под шалый посвист ноябрьского ветра, октябрит прижал девушку к себе и поцеловал.

Мир качнулся у Снежаны под ногами, зашатался, закрутился и поплыл. Потом полетел. Помчался, унося её с собой. Она упала на снег, и мир содрал с неё одежду и слил воедино с этим черноволосым октябрьским парнем. А потом мир взорвался, и он уронил голову, зарывшись лицом в белизну её волос.

Ноябрь швырял в них порывами злого морозного ветра, но Снежане было не холодно, а потом и вовсе стало жарко. Курт оказался совсем неопытным, и она сначала растерялась, но потом завелась так, что перестала осознавать, где она и что она, с ума сходя от его движений и ласк.

– Я у тебя что, первая? – спросила Снежана, когда они, наконец, выбились из сил.

– Да, – сказал октябрит. – И последняя тоже.

Она не стала уточнять, что он имел в виду, только крепче прижалась к нему, и они пролежали так, обнявшись, ещё с полчаса. Потом Снежана с трудом поднялась, её шатало, и Курт, стоя на коленях, поддержал и помог одеться.

Они двинулись к лагерю, но на полпути октябрит остановился и взял девушку за руку.

– Снежана, – сказал он, – я хочу, чтобы ты стала моей женой.

Она отшатнулась. Она усиленно заставляла себя забыть, пока была с ним. Гнала это от себя. Не желала думать об этом. И вот теперь оно вернулось. И встало между ними, разорвав то, что было, отбросив их друг от друга. Перед Снежаной стоял враг.

– Ты хоть понимаешь, что сказал? – с трудом сдерживаясь, чтобы не разрыдаться, проговорила она. – Ты в своём уме, октябрит?

– Да, – твёрдо ответил он, – в своём. Я заберу тебя. К себе, в октябрь. Бог разделил людей на двенадцать месяцев, он…

– Что? – Снежана опешила. – О чём ты? Какой ещё бог?

И тогда он принялся рассказывать. Снежана слушала и не могла поверить своим ушам. Он попросту ничего не знал. Не знал о мире, в котором живёт. Она в ужас приходила от того, какую жуткую, страшную, отвратительную ахинею вбили ему в голову. Он был не глуп, нет. Он был крайне, абсолютно, патологически невежествен.

– Создатель разделил людей на двенадцать месяцев, – втолковывал Курт. – Избранным, любимым месяцам Он велел жить в лете, прочим – в осени, весне и зиме. Потом люди ноября и марта восстали против Него, и Он уничтожил их месяцы, создав ничьи земли и отделив, таким образом, людей зимы от остальных. С тех пор так и повелось. Мы кочуем против хода Нце на небосводе и за год совершаем Великий Круг, оставаясь в своих месяцах. Люди апреля вспахивают поля. Люди мая сеют, сажают овощи, возделывают фруктовые сады. Сентябриты и октябриты жнут, собирают урожай и отсылают его людям весны и лета в обмен на оружие, одежду и утварь. Вы, люди зимы, рыбачите и промышляете дичь. И лишь три летних месяца не охотятся, не работают на полях и не добывают металлы в рудниках и копях. Они любимы Богом, созданы для высших целей и служат Ему, живя в неге, праздности и богатстве.