Книга Капитан Перережь-Горло - Джон Диксон Карр

– Но, дорогой месье Фуше, у вас так мало времени!

– Нет, моя милая, – улыбнулся министр полиции. – Это у вас мало времени.

Его насмешливый взгляд оставался доброжелательным. Но Мадлен почувствовала, как будто крепкие холодные пальцы сжали ее сердце.

– Я должна арестовать убийцу в военном лагере? Да это просто смешно!

– Разумеется, было бы смешно, если бы я этого пожелал.

– Чего же вы желаете?

– Давайте поглядим на ваше досье.

Тонкая рука в черном рукаве скользнула вправо. Подобрав папку с зелеными шнурками, министр положил ее перед собой и раскрыл.

– Я не хочу пугать вас, – мягко заговорил он. – Испуганная, вы не принесете мне никакой пользы. Сожалею, что мой человек был вынужден разыскать вас в Пале-Рояле.

Краска бросилась в лицо Мадлен.

– Возможно, – начала она, – вы удивились…

– Я никогда не удивляюсь.

– Нет-нет, я имею в виду, найдя меня в таком отвратительном…

– Право, не стоит презирать Пале-Рояль.

– Не стоит? А я презираю и ненавижу это гнусное место!

– Напротив, дорогая, для богатых там есть все и на все вкусы. Портные, ювелиры, парфюмеры, игорные дома, бордели… Последнее слово коробит вас – я забыл, что вы воспитывались в Англии.

– Пожалуйста, не насмехайтесь надо мной!

– Это никак не входит в мои намерения. Перейдем к вашему досье. – Он аккуратно перевернул страницу в папке и начал читать: – Мари Мадлен Ленорман. Родилась в Париже 8 июля 1779 года. Покойный отец, француз, был владельцем школы для юных английских леди. Мать, англичанка, еще жива, посвятила себя какой-то скучной благотворительной деятельности.

– Честное слово, месье Фуше, я абсолютно лояльна по отношению к своей родине! Конечно, моя лояльность, так сказать, раздвоенная – я наполовину англичанка и ничего не могу с этим поделать. Но клянусь, что я не совершала никаких поступков, направленных против императора!

– Погодите, – остановил ее министр. Мадлен умолкла.

– В 1793 году, – невозмутимо продолжал Фуше, – семейство Ленорман эмигрировало в Англию, спасаясь от того, что ныне известно как (ха-ха!) террор. Ваш отец скончался, а мать без особой прибыли для себя занялась благотворительностью в обществе тюремных реформ, лондонской школе доктора Брейдвуда для глухонемых и Вифлеемской больнице для умалишенных[18]. Вы помогали ей с достойной похвалы дочерней преданностью. В апреле 1803 года, во время Амьенского мира[19], вы вернулись во Францию.

– Но объясните, в чем мое преступление?

Фуше поднял палец:

– Прошу вас отметить, что вы сами с академической точностью охарактеризовали то, что я имею в виду. Вы умны, дорогая моя. Очень умны!

– Благодарю вас.

– Поэтому прошу вас, ради вашего же блага, быть искренней со мной. Когда вы вернулись во Францию в апреле 1803 года, почему вы не сообщили полиции, что вы замужем?

– Я…

– Я повторяю вопрос, мадам, чтобы вы могли перевести дыхание. Когда вы более двух лет назад вернулись во Францию, почему вы назвались девичьей фамилией и не сообщили о вашем браке с англичанином?

– Потому что я была оскорблена… унижена и хотела только одного – спрятаться! Поэтому вы и нашли меня в Пале-Рояле. Это никак не связано с…

– С чем?

– С какой-либо нелояльностью в отношении страны, где я родилась. Верьте мне!

Жозеф Фуше провел рукой по странице досье.

– 12 июня 1802 года в церкви Святой Анны в Сохо вы обвенчались с молодым человеком по имени Алан Хепберн. Радуюсь вашей удаче! Месье Хепберн был состоятельным и образованным старшим сыном благородного шотландского семейства. А вас постигла судьба Золушки, мадам. В Мельбурн-Хаус, в Девоншир-Хаус, в Карлтон-Хаус вы танцевали кадриль в весьма избранном обществе. Этот брак, заключенный по любви и даже неистовой страсти…

– Умоляю вас!..

– …Этот брак никогда не был расторгнут официально. Но в марте 1803 года вы и ваш муж разошлись. Почему?

Судорожным жестом Мадлен подняла руки, словно желая поправить прическу, и прижала пальцы к щекам.

Она ощутила удушье и боль во всем теле, как после падения. Сейчас Мадлен не испытывала ненависти к Алану Хепберну. Уже давно она уверила себя, что чувствует к нему всего лишь снисходительное равнодушие, и никак не могла представить, что одно упоминание его имени способно вызвать у нее дрожь в сердце, ком в горле и прежнее ощущение Невыносимой боли.

Это было несправедливо, ужасно, но Мадлен ничего не могла с собой поделать.

На момент пыльный кабинет с потертым ковром и зелеными с тусклой позолотой панелями вытеснился из поля зрения воспоминаниями о просторных комнатах и ясном небе. Скрипки пели под узорчатыми сводами, кареты подъезжали по утопающей в зелени Пикадилли[20]к высокой каменной ограде Девоншир-Хаус. И она сама, неловкая и неуверенная в себе, среди аромата духов, причудливо разрисованных вееров и щебетания сплетниц, изо всех сил старавшаяся вести себя естественно в этом обществе вигов, еще более аристократичных, чем тори[21].

В итоге перед ее мысленным взором предстало мучительное видение Алана Хепберна. Алана, придерживавшегося доктрины, согласно которой мужчине следует быть эксцентричным и обладать яркой индивидуальностью. Алана с его очарованием и капризным, но блестящим умом, который, как она часто сердито заявляла, он никогда не употреблял с пользой. Алана, который мог своими насмешками довести ее до…

– В марте 1803 года вы и ваш муж разошлись. Почему?

Мадлен с трудом отогнала видение.

– Мы разошлись по личным причинам.

– Разрази меня Бог! – воскликнул министр полиции, бывший убежденным атеистом. – Мне известно, что вы разошлись по личным причинам. Но я хотел бы знать, в чем эти причины заключаются.

– Мой муж… решил оставить меня.

– В самом деле? Он покинул вас ради другой женщины?

– Не знаю. Меня это не интересует. Это важно?

– Возможно. Ваша замужняя жизнь была счастливой?