Книга Гранатник - Оноре де Бальзак

Она села на постели и взглянула на отважного мальчика, который стоял перед ней бледный от волнения, с заплаканными глазами и покрытым испариной лбом.

— Матушка, — отвечал Луи глухо, — я об этом уже думал. Я отвезу Мари в турский коллеж. Я отдам десять тысяч франков старой Аннете и накажу ей бережно хранить их и присматривать за братом. Оставшиеся деньги я потрачу на дорогу до Бреста, а там наймусь юнгой на какой-нибудь корабль. Пока Мари будет учиться в коллеже, я стану капитаном корабля. Ты можешь умереть спокойно: я разбогатею, и наш малыш сможет поступить в Политехническую школу либо избрать любое другое поприще.

Радость блеснула в полупотухших глазах матери, две слезинки скатились по пылающим щекам; затем у нее сорвался глубокий вздох и она едва не рассталась с жизнью от радости, ибо в сыне, внезапно ставшем взрослым, она узнала душу его отца.

— Ангел мой, — сказала она плача, — одним словом ты развеял все мои тревоги. О, теперь я могу терпеть боль. Это мой сын, и я воспитала его настоящим мужчиной!

Не в силах сдержать охватившей ее безграничной радости, она молитвенно сложила руки и тут же откинулась на подушки.

— Как вы побледнели, матушка! — воскликнул Луи.

— Пошли за священником, — отвечала умирающая.

Луи разбудил старую Аннету, и она, не помня себя от страха, бросилась к сен-сирскому кюре.

На заре госпожа Виллемсанс соборовалась при самых трогательных обстоятельствах. Оба мальчика, Аннета и семья фермера — простые крестьяне, полюбившие несчастную женщину и ее детей, как родных, — стояли на коленях вокруг постели. Перед серебряным крестом, который держал смиренный певчий — сельский певчий! — старый священник причастил ее. Причастие! — величественное слово, выражающее еще более величественную идею, ведомую одной лишь римско-католической церкви.

— Эта женщина много страдала, — вот и все, что сказал кюре.

Мари Виллемсанс уже ничего не слышала, но глаза ее по-прежнему были устремлены на сыновей. Все, кто присутствовали при этой сцене, объятые ужасом, в глубоком молчании прислушивались к затихающему дыханию обреченной женщины. Время от времени глубокий вздох выдавал, что жизнь в ней еще борется со смертью. Наконец несчастная мать испустила дух. Все кругом разрыдались, кроме Мари. Бедный ребенок был еще слишком мал, чтобы постичь, что такое смерть. Аннета и фермерша закрыли глаза пленительному созданию, к которому внезапно возвратилась былая красота. Они отослали мужчин, вынесли мебель из спальни, одели покойницу в саван, уложили ее, зажгли вокруг постели свечи, по местному обычаю поставили рядом кропильницу, веточки самшита и распятие, затворили ставни и задернули окна шторами; позже пришел викарий, который всю ночь читал молитвы над телом покойной вместе с Луи, не захотевшим покинуть мать. Похороны состоялись во вторник утром. За гробом женщины, чей ум, красота и изящество снискали европейскую славу и чьи похороны стали бы в Лондоне некоей аристократической церемонией, событием столь важным, что ни одна газета не прошла бы мимо него, не соверши эта женщина невиннейшее из преступлений, преступление, возмездие за которое грешники претерпевают на земле, дабы души их прощенными отправились на небо, — за гробом этой женщины шли только старая служанка, двое детей да фермерша. Когда на гроб упали комья земли, Мари заплакал, поняв, что больше никогда не увидит мать.

Сен-сирский кюре написал на простом деревянном кресте, установленном на ее могиле, следующие слова:

ЗДЕСЬ ПОКОИТСЯ

НЕСЧАСТНАЯ ЖЕНЩИНА,

УМЕРШАЯ 36 ЛЕТ ОТ РОДУ.

НА НЕБЕСАХ ИМЯ ЕЙ — АВГУСТА.

МОЛИТЕСЬ ЗА УПОКОЙ ЕЕ ДУШИ.

Когда все было кончено, дети вернулись в Гранатник, чтобы бросить последний взгляд на сад и дом; затем, взявшись за руки, они собрались покинуть усадьбу вместе со старой Аннетой, препоручив все имущество фермеру и доверив ему объясняться со стражами закона.

Именно в эту минуту старая служанка отозвала Луи к колодцу и сказала: «Господин Луи, вот кольцо хозяйки».

Мальчик заплакал: эта воплощенная память о покойной матери потрясла его. Он так хотел быть сильным, что забыл о своем последнем долге. Он обнял старую женщину, а затем все трое двинулись вниз по тропинке, спустились к дамбе и, ни разу не обернувшись, отправились в Тур.

— Матушка ходила этой дорогой, — сказал Мари, дойдя до моста.

В Туре на улице Герш жила кузина Аннеты, бывшая портниха. Аннета отвела детей в дом своей родственницы, где намеревалась поселиться. Луи посвятил ее в свои планы, вручил ей свидетельство о рождении Мари и десять тысяч франков, а назавтра вместе с ней отвел брата в коллеж. Он вкратце обрисовал ректору положение дел и откланялся, попросив брата проводить его до ворот. Здесь он с величайшей торжественностью объявил мальчику, что они остались теперь одни в целом свете, и нежно простился с ним, затем помолчал несколько секунд, обнял Мари, смахнул набежавшую слезу и пошел прочь; на ходу он несколько раз оборачивался, покуда брат его, стоявший на пороге коллежа, не скрылся из виду.

Месяц спустя Луи-Гастон поступил юнгой на казенный корабль и отправился из Рошфора в свое первое плавание. Прижавшись к бортовой сетке корвета «Ирида», он смотрел на берега Франции, которые стремительно удалялись и тонули в голубоватой дымке, застилающей горизонт. Он чувствовал себя таким же одиноким и затерянным среди просторов Океана, как и среди пустыни мира и жизни.

— Не плачь, юноша, Господь тебя не оставит, — сказал ему бывалый матрос грубым, но добрым голосом.

Мальчик поблагодарил его исполненным достоинства взглядом. Затем он смиренно склонил голову, готовый к превратностям морской жизни. Он стал отцом[4].

Ангулем, август 1832 г.