Книга Заводная - Паоло Бачигалупи

Андерсон рассеянно кивает.

— На вырубном прессе обнаружили ржавчину. Заменили — надежность выросла на пять процентов.

— Значит, теперь двадцать пять?

Андерсон пожимает плечами, перелистывает бумаги, заверяет печатью расчет угольного налога в министерство природы, говорит:

— Так он мне сказал, — и кладет документ обратно в конверт.

— Все равно убыточно. Ваши пружины на полезное дело не раскручиваются — держат свои джоули под замком, как Сомдет Чаопрайя — Дитя-королеву.

Андерсон раздражен, но защищать свой товар сейчас не хочет.

— Баньят рассказал вам о питательных резервуарах? Тех, где выращивают водоросли?

— Нет, только о ржавчине. А в чем дело?

— Обнаружили загрязнение: часть из них не дает… — Хок Сен колеблется. — Поверхностная пленка — она не нарастает.

— Даже не упомянул.

Снова неуверенная пауза.

— Уверен, он пытался сказать.

— И что говорит? Насколько все плохо?

— Не знаю. Просто пленка не отвечает требованиям.

Андерсон хмурит лоб.

— Я его уволю. Зачем мне начальник отдела качества, который боится рассказать о проблемах?

— Вероятно, вы не очень внимательно слушали.

Андерсон уже готов выдать тираду по поводу людей, которые заводят разговор, а к сути не переходят, но его прерывает рев мегадонта, да такой, что дрожат стекла. Он закрывает рот и прислушивается к крикам погонщиков.

— Четвертый вал. Махут никуда не годен.

— Тайцы все никуда не годны, — комментирует Хок Сен, не отрываясь от компьютера.

Андерсона веселит, что такое сказал желтобилетник, но он сдерживает смешок и говорит, возвращаясь к бумагам:

— Значит, он хуже остальных. Его надо заменить. Запомни — вал номер четыре.

Ритм ножного динамо сбивается.

— Непростая задача, разрешите заметить. Даже Навозный Царь идет на уступки профсоюзу погонщиков. Без мегадонтов джоули пришлось бы вырабатывать с помощью человеческой силы, а такая позиция невыгодна при переговорах.

— Мне все равно. Этого — уволить. Придумай какой-нибудь мягкий способ, чтобы без ажиотажа. — Андерсон берет на подпись очередную кипу чеков.

Хок Сен не отступает.

— Кун, с профсоюзом очень трудно торговаться.

— Поэтому у меня есть ты, а у тебя — такая вещь, как полномочия. — Андерсон продолжает перелистывать бумаги.

— Да, разумеется, — холодно отвечает Хок Сен. — Благодарю за ценные указания.

— Ты постоянно говоришь мне, что я не разбираюсь в местных обычаях. Вот ты и займись — уволь махута. Мне все равно: мягко это будет или все потеряют лицо, но придумай, как его выгнать. Держать таких на силовой установке опасно.

Хок Сен поджимает губы, но больше не возражает. Андерсон думает, что уж теперь тот выполнит задание. Он возвращается к бумагам и строит недовольную мину: перед ним очередное разрешительное письмо из министерства. Только тайцы способны так замысловато представить взятку договором об оказании услуг. Они вежливы, даже когда вымогают у тебя деньги. Или когда возникают проблемы с водорослевыми резервуарами. Баньят…

Андерсон окликает Хок Сена.

— Я разберусь с махутом, — отвечает тот, не поднимая взгляда и продолжая печатать. — Он уйдет, даже если вам это припомнят на переговорах насчет новых премий.

— Рад слышать, но я о другом. — Андерсон хлопает ладонью по столу. — Ты сказал — Баньят жаловался на то, что на водорослях не вырабатывается пленка. Где — в старых резервуарах или в новых?

— Я… Он толком не объяснил.

— Разве ты не говорил мне на прошлой неделе, что к нам идет новое оборудование? Новые резервуары, новые питательные культуры?..

Пальцы старика на секунду сбиваются с ритма. Андерсон делает вид, что озадачен: энергично перелистывает бумаги, но уже знает — ни квитанций, ни бланков о прохождении карантина там нет.

— Где-то был список… Точно помню: ты говорил — уже едет. — Он смотрит на Хок Сена. — Я вот думаю и все больше удивляюсь — откуда загрязнение? Неоткуда ему взяться, если новое оборудование уже растаможили и установили.

Старик молчит и упорно продолжает печатать, будто не слышал вопроса.

— Ты мне все рассказал?

Хок Сен, не отрываясь, глядит в монитор. В тишине слышен только стук подножки и мерное поскрипывание вентиляторов.

— Декларация еще не готова, — говорит он наконец. — Груз по-прежнему на таможне.

— Он должен был пройти на прошлой неделе.

— Произошли накладки со сроками.

— Ты же сказал мне, что проблем не возникнет. Ты уверял, говорил, лично поедешь и поторопишь. Я тебе даже еще денег дал.

— У тайцев свое представление о сроках. Может быть, сегодня к вечеру доставят, может быть, завтра. — Хок Сен изображает все понимающего человека. — Все они все лентяи — не то что мы, китайцы.

— Так ты дал им взятку? Часть должна была пойти в министерство торговли, белому кителю — их карманному инспектору.

— Я заплатил им.

— Достаточно?

Хок Сен щурит глаза.

— Я заплатил.

— Ты же не оставил себе половину?

Тот нервно смеется:

— Конечно, я все отдал.

Андерсон еще какое-то время пристально смотрит на желтобилетника — не соврал ли, потом кидает бумаги на стол. Он даже не вполне понимает, какое ему до всего этого дело; злит, что старик полагает его дурачком, которого легко провести. Андерсон снова глядит на сумку с нго. Возможно, Хок Сен догадывается, что фабрика — лишь прикрытие для чего-то еще… Он гонит подозрения прочь и продолжает наседать.

— Ну так что — завтра?

— Вероятнее всего, да, я почти уверен.

— Ну, кто бы сомневался.

Хок Сен никак не реагирует — даже не ясно, уловил ли сарказм. Старик необычайно хорошо говорит по-английски, и все же они постоянно натыкаются на стену непонимания, и загвоздка тут скорее в разнице их культур, чем словарных запасов.

Андерсон продолжает перебирать бумаги: сплошные налоги и зарплатные чеки. Он переплачивает сотрудникам вдвое — еще один повод не иметь дел с королевством. «Тайскую работу — тайцам». По всей стране голодают беженцы-желтобилетники, а нанимать их запрещено. По закону место Хок Сена — на бирже труда среди прочих переживших Казус в Малайе. Если бы не его знание языка и бухгалтерского дела, да не снисходительность Йейтса — нищенствовал бы, как остальные.

В кипе бумаг он находит конверт, адресованный ему персонально. Печать, как водится, сломана: Хок Сен все никак не усвоит, что личная переписка — табу. Тысячу раз это обсуждали, но старик упорно «ошибается».