Книга Практическая магия - Дебора Смит

Я частенько сидела в тени скульптуры, пока отец стирал с нее надписи и рисунки. Он говорил мне, что жизнь – это произведение искусства, которое мы создаем при помощи воображения на жестком постаменте действительности. Он утверждал, что любое рождение, любая смерть, любая радость и любое горе влияют на нашу судьбу, хотя мы делаем вид, что всего добиваемся сами.

– Мир полон богачей, ничего собой не представляющих, – философствовал он, очищая и подкрашивая любимое изваяние. – Если человек несчастлив, то деньги ему не помогут. Лучше обойтись без них.

Вот мы без них и обходились.

Папа о деньгах не беспокоился, и пока он мог обеспечить наши повседневные расходы и платить по закладной за курятники, он с радостью раздавал остальное соседям, имеющим денег еще меньше, чем мы. Мама тоже не привыкла к большим деньгам и роскоши. Густые темные волосы она заплетала в косу, доходившую до колен. Косметикой она не пользовалась, а ее лучистые бездонные большие глаза цвета молодой листвы были красивы и так. От нее всегда пахло свежими кукурузными лепешками и детской присыпкой. Мама выросла среди болот южной Джорджии в палатке родителей-евангелистов, членов небольшой фундаменталистской секты, столь ревностно не принимавших достижения современного мира, что луддиты, громившие когда-то станки, по сравнению с ними казались младенцами. Они с легкостью справлялись со змеями и лечились молитвами.

Мама познакомилась с моим отцом во время ежегодного съезда евангелистов, каждое лето разбивавших лагерь на окраине города и несущих слово божье его обитателям. Отец пришел в негодование, когда мамины родители во время проповеди предложили дочери сунуть руку в ящик с гремучими змеями. Маме только-только исполнилось шестнадцать, и ее родители решили, что пришла пора испытать ее веру. Отец видел, как она опустила дрожащую руку в ящик и не произнесла ни звука, когда змея укусила ее за палец, а вот мой отец истошно закричал.

Папа растолкал людей, добрался до кафедры, подхватил маму на руки и бросился с ней в окружную больницу. Разъяренная семья следовала за ним по пятам. Он отбивался от готовой растерзать его маминой родни, пока мама не прошептала еле слышно, что не против того, чтобы ее осмотрел врач. Несмотря на то, что она была потерянной душой, она все-таки хотела жить. Семья тут же отказалась от нее. Мама вышла замуж за отца неделю спустя. Их поженил городской судья, но она поклялась никогда больше не переступать порога больницы и, как умела, пыталась сохранить верность тому образу жизни и тем, кто был для нее навсегда потерян.

Мама не только не интересовалась деньгами, она очень настороженно относилась к малейшему признаку материального благополучия. С ее точки зрения, деньгами сатана искушал людей. Я отлично помню себя в пятилетнем возрасте. Мама дала мне долларовую бумажку и приказала закрыть глаза.

– Держи крепко! И глаза закрой!

– Они закрыты. Я держу, мама!

– Чувствуешь, как кто-то пытается вытянуть у тебя деньги? – Разумеется, она тянула сама, но я, завороженная действом, ничего не понимала.

– Да! – Я была потрясена.

– Это сатана!

Я немедленно бросила доллар на пол и отказалась снова взять его в руки.

– Пусть он его забирает!

Мама с гордостью кивнула.

– Чем крепче ты держишься за деньги, девочка, тем крепче становятся сатана и его демоны. Они способны тянуть все сильнее и сильнее, пока не утянут тебя в ад.

Потом я многие годы не прикасалась к наличным деньгам.

Мама утверждала, что Тайберов можно только пожалеть. Они прокляты из-за своей алчности, ибо искушают дьявола каждый день своими богатыми домами и роскошью.

– Их добрые дела превратятся в пыль, – говорила мама, – потому что они не справились со своей гордыней. Ни один дар не угоден Господу, если он приносится с надеждой на вознаграждение.

Дело в том, что Тайберы на всех строениях, подаренных ими городу, водружали таблички со своим именем, а стены кабинета мистера Джона украшали всевозможные дипломы и благодарности за участие в благотворительной деятельности. Не следует забывать и о том, что мама родилась и выросла среди людей, настолько втоптанных в грязь, что они использовали религию как наркотик, чтобы справиться с болью. Я не чувствовала себя бедной, поэтому для меня это не имело никакого значения.

У нас был самый удивительный в мире дом. Ферма, хлев, пастбища и хозяйственные постройки располагались в конце такой древней тропы, что я находила вдоль нее наконечники стрел, появившиеся раньше, чем на эти земли пришли индейцы-чероки. Когда-то очень давно медведи зимовали неподалеку от фермы в пещерах у ручья, пока их не прогнали белые пришельцы. Я могла заглянуть под каменный выступ и, присев на корточки, представить бурую шубу и острые когти того, кто повелевает всеми дикими душами.

И моей в том числе. Дух медведя заворожил меня и предопределил мой жизненный путь.

Когда я была ребенком, в Тайбервилле не существовало детского сада, дошкольного учреждения или центра, где родители могли бы оставить ребенка днем. Не было также и детских площадок с ярким пластиковым оборудованием с закругленными безопасными краями. Отец один раз в неделю привозил меня на детскую площадку перед птицефабрикой Тайбера. Там я весело играла с тремя десятками ровесников, ежеминутно рискуя жизнью на металлических качелях и горках с массой острых углов.

Это еженедельное событие, носившее название “Время для игр маленьких жителей”, задумано, спонсировано и воплощено в жизнь руководством птицефабрики, поставлявшим, помимо сладостей и пунша, идеи. Предполагалось, что “Время для игр” позволит обитателям самых дальних ферм влиться в цивилизованный мир города, а их детям промоют мозги, и они станут твердо верить в том, что Тайберы добрые и прогрессивно мыслящие работодатели.

Я полагаю, что именно Джон Тайбер настоял на том, чтобы его пятилетняя дочка Джанин посещала это мероприятие. Вероятно, ему хотелось, чтобы все поверили, что Тайберы, несмотря на их всеобъемлющий контроль над городом, были самыми обычными людьми. Но Джанин уже понимала, какое место она занимала в этом мире. Она считала себя принцессой птицефабрики. А мы оставались всего лишь голодранцами.

Джанин одевали в красивые комбинезоны и костюмчики, белокурые волосы собирали в аккуратный конский хвост. Она начинала визжать, если хотя бы одна пылинка садилась на ее носочки с оборочками. Дочка мистера Джона получала все, что ей хотелось, – печенье, качели без очереди, чужую игрушку.

– Мое, – заявляла она и отталкивала любого прочь со своего пути.

Я старалась ее не замечать, несчастную, проклятую богом грешницу. Считала себя лучше ее, потому что была послушной девочкой. Когда леди протягивали пакетики с мармеладными горошинами, моим любимым лакомством, я отдавала свою долю. Ведь я дала клятву бедности и самопожертвования, но в то же время надеялась, что господь, под впечатлением от моего благородного поступка, пошлет мне еще мармелада. Но этого никогда не случалось.