Книга Обречены любить - Келли Хантер

— Утром или вечером?

Мия закатила глаза.

— Утром и вечером.

— Ну, сначала ничего, потом полотенце, потом трусы, потом брюки…

Мии снова стало жарко.

— Идеально выглаженные или небрежно скомканные?

— А что, гладить вещи — плохо?

— Нет, если ты сам их гладишь.

— Домработница гладит мои вещи. Можно я продолжу?

Мия кивнула.

— Потом рубашка. Обычная, удобная, не мятая рубашка.

— С воротничком?

— Да, но без галстука. Иногда я даже расстегиваю верхнюю пуговицу; после особенно бурной ночи — целых две.

— Ты хоть когда-нибудь выглядел небрежно?

Его глаза сверкнули.

— Бывает. Описать мою одежду в таком состоянии? Это не займет много времени.

— Нет, — поспешно сказала Мия: ее воображение и так получило достаточно пищи; однако от последнего вопроса она не удержалась. — А волосы у тебя взъерошенные? Стоят торчком?

— Только если кто-нибудь предварительно запустит в них руки.

Мия резко выдохнула:

— Ух, ну и жарища все-таки!

Итан улыбнулся:

— Что ты хочешь знать, Мия? Есть ли во мне что-нибудь, кроме костюма, или есть ли у меня кто-то, кого я регулярно раздеваю?

— Ну… Как твоей сестре мне, наверное, стоит знать и то и другое.

— Да, — сказал он, — и нет.

— В смысле ты сложный и интересный человек, не связанный отношениями? Или просто еще не определился ни с тем ни с другим? — Итан ухмылялся во весь рот, и Мия пробормотала: — Мне сейчас очень хочется стукнуть тебя. По-сестрински.

— Вот, начало положено. Так держать.

— Ты не ответил на мой вопрос, Итан.

Мия не ожидала, что он ответит, но его улыбка померкла, в глазах появилось что-то жесткое.

— Я был женат. Больше мне не хочется серьезных отношений. Сейчас у меня нет никого, о ком тебе стоит знать. А как у тебя с этим? — неожиданно спросил он. — В Австралии тебя кто-нибудь ждет?

— Нет, я…

«Что? Ищу человека, который вызовет у меня такое же сильное чувство, как ты? Отличный ответ». Мия пожала плечами:

— Я была слишком занята, чтобы думать об этом. Не пойми меня неправильно. Я не имею ничего против мужа и детей, но для этого я должна влюбиться.

— Ты никогда не влюблялась?

— Пока нет. Но иногда меня охватывает похоть.

Итан прищурился:

— Иногда?

— Довольно часто, — легкомысленно сказала Мия. — Я надеюсь, ты не станешь журить меня за это. Я уже не…

— Стоп! Хватит! — перебил ее Итан. — Да где эта еда?

Мия ухмыльнулась:

— Что еще хочешь знать?

— Ничего, ничего, совсем ничего! Мое восхищение людьми, у которых есть сестры, только что взлетело до небес! Это совершенно другая жизнь!

Мия огляделась. Ее окружали разноцветные наряды, незнакомые странные лица, запахи свежей рыбы и экзотических пряностей, голоса и непонятные звуки. Да, это была совершенно другая жизнь.

— Да, — сказала она. — Совершенно другая.

* * *

Знание — ключ к пониманию, решила Мия. Она стояла на пороге апартаментов ее родителей на третьем этаже северного крыла отеля. Они жили здесь еще до ее рождения. Ее мать, по словам Раджи, продолжала жить здесь после того, как сбежала от отца Мии. Раджа сказал, что Лили очень многое связывало с этим местом и эту связь невозможно разрушить. Поэтому неудивительно, что Мия чувствовала себя странно, перешагивая порог. Она была одна, несмотря на протесты Раджи и Айи: Мия привыкла к одиночеству, а сейчас остро нуждалась в нем.

Северное крыло произвело на нее довольно мрачное впечатление, вызванное, однако, скорее недостаточным освещением, чем обстановкой. Мия прошлась по комнатам, отдергивая занавески и впуская солнечный свет. Потом она обернулась и улыбнулась. Ее мать любила яркие цвета и смешение всевозможных текстур. Тут и там глаз натыкался на сочные мазки цветов, которые обычно не сочетаются друг с другом, но здесь все было к месту. Как и в других частях отеля, в этом крыле царила эклектика, смесь небрежности и роскоши.

Судя по красивой шахматной доске и фотографиям, развешанным по стенам, Лили привлекали эти занятия. На фотографиях были запечатлены улицы и люди разных возрастов и национальностей, но Мия решила, что все снимки сделаны в Пинанге. Мия долго стояла перед фотографией своего отца, смеющегося, действительно смеющегося, покрытого грязью, с лопатой в руке. Кто его фотографировал? Лили? Смеялась ли она, как и он, когда делала снимок?

Здесь было много детских фотографий Итана и его отца, высокого красивого мужчины с добрыми, но немного грустными глазами. А на самом интересном снимке двое мужчин и мальчик рыбачили на пляже: отец Мии, Итан и его отец. Значит, они знали друг друга, их отцы; когда-то они были друзьями.

Мия спросила себя, все ли фотографии сделаны ее матерью. Может быть, именно поэтому здесь не было ни одного ее изображения?

Мия пришла сюда за ответами. Она хотела знать, что за человек была ее мать, что за женщина, бросившая мужа и новорожденного ребенка и ни разу с тех пор не давшая о себе знать. Но здесь были только кусочки жизни, почему-то важные для ее матери, и от этого вопросов становилось еще больше. Почему ее мать разлюбила ее отца? Как мог отец Итана влюбиться в замужнюю женщину? Как все они могли так поступить? Неужели не понимали, что делают кому-то больно?

Мия отвернулась от фотографий и слепо побрела к выходу. Она не в силах сейчас исследовать комнаты матери.

Итан застал отца дома, на другом конце острова: он поливал орхидеи, растущие на балконе. Итан молча оглядывался, отмечая изменения, которые дом претерпел после смерти Лили. Нигде больше не было полупрочитанных книг, на столе не стояли цветы. Итан почувствовал острую тоску по аромату цветов, их нежным лепесткам, по общей атмосфере уюта. Без Лили в доме словно стало холоднее. Вместо нее здесь теперь жило одиночество.

— Не знаю, сколько воды им нужно, — ворчливо сказал Натаниель Хэмилтон, выключая поливалку. — Думаю, достаточно.

Вода капала с цветов и стекала ручейками по плитке стены.

— Думаю, ты прав, — кивнул Итан.

Он был рад, что глаза отца немного посветлели.

— Вы с Мией прочитали завещание? — спросил отец, помолчав. — Ты видел ее?

— Ага.

Итан не чувствовал в себе сил признаться отцу в сокрушительном провале, которым закончились его попытки пригласить Мию в их семью. Рассказывать же о том, что больше всего ему хотелось прижать ее к себе и зацеловать до смерти, у него даже мысли не возникло.