Книга Орфей и Ника - Андрей Валентинов

– Я выполнял приказ партии.

– Э-э-э, бросьте! Приказа не было. Насколько я помню, эту работенку предложили пятерым членам ЦК и все отказались. Никому не хотелось возглавлять подполье в собственной стране: уже тогда, после смерти Феликса, могли сгоряча и к стенке поставить, а уж сейчас… Вы попросились добровольно. Вас что, Чижиков уговорил? Да он же трус! Троцкий – тот хоть не боится, книжонки пописывает. Даже Бухарин – на что слюнтяй, и тот не захотел прятаться в нору! Знаете, что он сказал мне перед смертью? Что его смерть нужнее партии, чем жизнь! Кого вы спасаете, Николай Андреевич? Людей, товарищ Иванов. Сергей уже перестал вслушиваться в ощущения собеседников. Иванов по-прежнему казался каменной статуей, с Николаем Андреевичем, похоже, все было ясно. Тот был уверен в себе. Конечно, страх можно было уловить, но все же подпольщик почему-то надеялся выйти из этой комнаты победителем. Лишь однажды Сергей почувствовал слабину, но разговор благополучно миновал этот риф…

– Значит, вы спасаете людей… Что я слышу, Николай Андреевич! Бывший комиссар Стальной дивизии впадает во внеклассовый гуманизм! И давно это у вас?

– Вам что, действительно интересно? Николай Андреевич не скрывал своей иронии. Да, похоже, основное уже сказано, и теперь шел арьергардный бой.

– Представьте себе, интересно. Давно хочу понять, почему вы и такие, как вы, – Смирнов, Ломинадзе, тот же ваш Рютин – выступаете против политики партии…

– Мы не выступаем против политики партии.

– Ах да, вы лишь против некоторых крайностей… Не надо! Вы что, думаете, можно построить какой-нибудь другой социализм? Хороший? Без применения наших методов, которые вам так не нравятся?

– Да. Без коллективизации, лагерей и Ежова. Теперь Сергей уже не обращал внимания ни на тон, ни на эмоции, вслушиваясь в каждое слово. Вот, значит, в чем дело! А ведь и Рютин, и Смирнов были обвинены в шпионаже и вредительстве! Выходит, дело было совсем в другом?

– Хорошая формула! А что вы думали во время Гражданской? Скольких вы тогда уложили? Где был ваш гуманизм, Николай Андреевич? Что, лагеря изобрел Ежов? Или вы не ставили к стенке заложников в восемнадцатом? Или тогда вам это нравилось?

– Нет. Не нравилось. Мы надеялись, что эта кровь – последняя, иначе незачем было все начинать. И мы думали, что гильотина останется сухой!

– Ах вот как!.. – На этот раз голос Иванова потерял обычное добродушие, в нем промелькнул злой сарказм. – С этого бы и начинали, Николай Андреевич! Кажется, я понял. Можно расстреливать всех, но не товарищей по партии! А я обвинил вас в гуманизме! Беру свои слова назад. Ладно…

И снова пауза. Может, товарищ Иванов решил слегка потомить своего собеседника ожиданием, а может – Сергею вдруг показалось, что дело именно в этом, – человеку в плаще надо было подумать.

– Ладно… подытожим: я запрещаю вам всякие контакты с людьми Богораза. Всякие! Пусть Чижиков отсиживается в своей норе, но не пытается вести внешнюю политику. Это первое. Второе: я не буду выдавать вас ищейкам Ежова, но и пальцем не пошевельну, если они выйдут на ваш след, имейте это в виду! Третье, и для вас, пожалуй, самое главное. Если я узнаю, что вы занимаетесь чем-нибудь кроме работы в наркомате и того поручения, о котором сегодня шла речь, то вы и ваша семья немедленно попадете в подвалы Большого Дома со всеми вытекающими последствиями. Вы поняли?

– А в письменном виде можно?

Сергею показалось, что Иванов все-таки не сдержится. Ему вдруг стало страшно за Николая Андреевича. Он что, действительно считает себя бессмертным? Но тут же майор подумал, что такая тактика – возможно, самая правильная. Подпольщик стремится не показать слабости. Наступление порою лучший вид обороны.

– В письменном? – послышался негромкий 'смех. – Вы так привыкли к бюрократии? Если хотите, мы можем провести это решением Политбюро, когда Ежов куда-нибудь отлучится. Он-то вашего юмора не поймет… И, наконец, четвертое… Вы что думаете, мне и всем остальным так по душе эти наши методы? Даже Ежов – и он не выдерживает. Пьет горькую, сволочь, после каждого допроса, протрезвить не можем! Да, в двадцатом мы не ожидали подобного. И знаете, в чем наша ошибка? Кого мы переоценили?

Пауза. Молчал Николай Андреевич, молчал его всесильный собеседник, а Сергей напряженно ждал, что будет дальше. Он и сам иногда думал об этом, но каждый раз заставлял себя отбрасывать всякие сомнения в правильности совершавшегося в стране. Но, выходит, и на самом верху признают, что допустили ошибку! Значит, там тоже ошибаются? И не в мелочах, не в тактике, а в чем-то большом, главном…

– Мы переоценили людей, Николай Андреевич. Помните, как изящно выразился столь любимый вами Троцкий: «злые бесхвостые обезьяны»? Так вот, эти злые бесхвостые обезьяны оказались не столь подготовленными к собственному будущему, как хотелось. Увы, дело не только в знании грамоты и всяких «родимых пятнах». Сопротивление идет даже не на уровне разума, заговорили инстинкты. И вот приходится пасти жезлом железным и заодно давить тех, кто мешает этому. Вот и вся истина, Николай Андреевич. А истина может нравиться, может не нравиться – но от этого «не перестает быть истиной. Вот так… Кстати, как там ваш дружок, товарищ Косухин? Процветает в царстве Богораза?

– Разрешите не отвечать?

Сергей перевел дух. Главное было сказано, и теперь собеседники вели речь о каких-то мелочах. «Злые бесхвостые обезьяны» – майор не знал этих слов Троцкого, и они показались ему омерзительными. Но товарищ Иванов, похоже, согласен с Иудушкой. Как же так?

– Можете не отвечать, Николай Андреевич. – Голос Иванова стал скучным и невыразительным, словно он потерял всякий интерес к разговору. – Во всяком случае, вы получили ответ на запрос в ЦК по поводу вашего дружка. Выходит, он обманул всех нас и просто предпочел убраться подальше. А заодно вырастил очень шкодливого наследника.

Впрочем, этого-то можно не опасаться, не тот масштаб. Ну, очень приятно было побеседовать, Николай Андреевич.

– Взаимно, товарищ Агасфер.

Агасфер? Сергей даже привстал. Выводит, этот Иванов – вовсе не Иванов. Впрочем, «Агасфер» – наверно, просто партийная кличка…

– Кстати, а мне место в своем убежище вы приготовили?

Это была, очевидно, шутка, но Николай Андреевич не пожелал поддержать ее:

– Как и всем членам партии. Мне можно идти?

– Конечно. Всего наилучшего… Стукнула дверь, и Сергей откинулся на спинку стула. Слава Богу, все кончилось. В голове мелькали обрывки услышанных только что фраз, в висках звенела кровь, и казалось, сил не хватит даже на то, чтобы выйти из тайника. Когда его вызвали в Столицу, майор догадывался, что нужен не для простого допроса, но о подобном, конечно, не думал. Услышанное он запомнил, но, чтобы понять, осмыслить, требовалось время. Только будет ли у него это время? Ведь за крупицу того, о чем он услышал, погибали куда более чиновные люди? Впрочем, бояться некогда, ему еще предстоял разговор с тем, кого подпольщик назвал Агасфером… – Выходите, Сергей Павлович. Сергей закусил губу, заставил себя встать и откинуть тяжелую портьеру. Иванов сидел за столом, чуть сгорбившись, в темноте его фигура походила на неровное черное пятно. Почему он даже здесь не снимает капюшона? Или – мелькнула нелепая мысль там, под капюшоном, просто ничего нет?