Книга Боярышня Евдокия - Юлия Викторовна Меллер

они сами стали учителями. И такоже дальше поступать.

— На всех приходы не откроешь.

— А зачем из всех учителей делать священников? — искренне удивилась она. — Можно же нанимать их.

— Нанимать — значит платить!

Дуня резко выдохнула и возмущенно всплеснула руками, всем своим видом показывая осуждение, но промолчала.

— Ох и остра ты на язык, — усмехнулся старец, наблюдая за изменениями боярышни, а она забавно захлопала ресничками, но быстро поняла, что над ней подтрунивают.

— И всё же учить людей необходимо, — вернулась к болезненной для обоих теме Дуня. — И делать это надо организованно и повсеместно. Жизнь людей коротка и трудна, деды не успевают научить детей жить. Мастерство худо-бедно передают, а вот рассказать обо всех жизненных перипетиях не получается. Да и не умеют. Говорят что-то от случая к случаю, а мы потом удивляемся, как проходимцам удаётся обманывать людей, заставляя верить во всякую чушь. Горько видеть, как теряются взрослые жены и мужи, когда сталкиваются с бедой и даже не представляют, какие есть способы выхода из неё. Всё, что они делают, это начинают усерднее молиться.

— Дунька, — предостерегающе окликнул её Феодосий.

— Что Дунька? Сначала истово молятся, требуя помощи от бога, а потом разочаровываются во всем и идут вразнос.

Старец сердито поджал губы, но не разразился гневной тирадой, а устало произнес:

— Да что ты мне объясняешь? Уж поболе тебя пожил и видел, как из-за неурожая всё бросают и идут в город просить милостыню. Раньше каждый малец мог в лесу прожить! Знал, чем вооружиться, как еду добыть, а что теперь?

Вот тут Дуня тактично промолчала, что в этом как раз виновата церковь. Так хорошо боролись с язычеством, так отваживали людей от леса, что сейчас народ побаивается в него ходить. Для многих лес стал чужим и страшным. Охотники, рыбаки и травники держатся наособицу, секретами своими не делятся, а вокруг них уплотняется ареол таинственности.

Боярышня и бывший владыко ещё немного посидели, помолчали. Стар и млад, они на удивление хорошо понимали друг друга. Жаль, что так поздно встретились, но если бы раньше… Он улыбнулся, взглянув на боярышню. Она и сейчас ещё очень юна, а раньше совсем малышкой была. И всё-таки чувствуется в ней божественное предначертание. Кому дано зреть невидимое — уже поняли.

— Значит, школы? — вернулся он к их спору.

Дуня встрепенулась. Она понимала, что Феодосий вновь и вновь обдумывает поставленные перед ними задачи, ища выход для скорейшего решения.

— На это нельзя жалеть денег, — быстро поддакнула она.

Феодосий покивал:

— Вот что, отроковица, с этим без тебя управимся, — хмыкнул он, — а ты езжай-ка с боярыней Евпраксией в Новгород.

— А?

— С князем я поговорю, а он утрясет всё с твоим дедом и отцом.

— Но…

— Цыц! Наклони голову, благословлю.

— Да как же…

— Ох и нравна ты! Делай, что говорю!

Феодосий благословил ничего не понимающую Дуню и долго смотрел вслед, наблюдая, как она уходит, обиженно оглядываясь. Не чует божья душа, что затеяла немыслимые по масштабу перемены. У него, бывалого и битого, дух захватывает их обсуждать, а уж думать о том, к чему они приведут, страшно подумать, а ей всё нипочём. Небось уже новые грандиозные планы выдумывает!

Дуня ничего такого не намерена была выдумывать, потому что всё уже было на стадии детализации и готовилось передаться деду на рассмотрение. Она была рада, что организацию школ и лекарен удалось спихнуть на церковь и уж точно больше не собиралась лезть с советами по этому поводу, поэтому не поняла, зачем её отсылают в Новгород! У неё дел невпроворот и ехать никуда не хотелось. Теперь-то, когда в руках были собственные капиталы, на которые не претендовала семья, можно было развернуться!

Мысли о набитой серебром сумке, коя была равна двухгодичному жалованию деда, погнали её к оставленной под охраной бричке.

Уже дома, обласкав взглядом каждую монетку, сложенную в столбик, Дуня выдохнула. В конце концов можно по дороге в Новгород подумать о строительстве новой слободы, а поездку использовать в своих целях.

Озадачившись вопросом, какие у неё могут цели в Новгороде, боярышня вышла во двор. На улице было по-весеннему тепло. Устроившись на прогретой солнышком лавочке, Дуня довольно щурилась и смотрела, как Гришаня гоняет новиков. Под взглядами дедовых боевых холопов юноши старательно выполняли требуемое, надеясь получить похвалу.

Вскоре во двор выбежал Дунин брат и начал хвастать перед Гришкиными новиками ловкой стрельбой из лука. Лучник из боярича получился знатный.

Наблюдая за воинами, за примостившемся на корточках у стены конюхе, гладящего заматеревшего Пушка за ушком, за снующими по двору девицами, на Дуню снизошло спокойствие и умиротворение. Все люди их семьи добротно одеты, сыты, любят добродушно позубоскалить и спокойно выполняют свои обязанности. Никто ни на кого не кричит, не стоит над душой.

Стайка малышей оккупировала качели, поставленные для них возле чёрного хода, и шумно галдела, деля очередь качаться на них. Две девочки-крохи с важным видом сидели за детским столиком и играли в дочки-матери, разливая воду по игрушечным кружкам.

Из кухни доносились возбужденные голоса ребят постарше. Они вернулись с учебы у мастеров и рассказывали Василисе, чему научились сегодня.

И тут Дунин взгляд зацепился за прячущегося за распахнутой дверью маленького Олежку. Он жадно следил за тем, как Григорий занимался с новиками.

Дуня не стала его окликать, а тихо понаблюдала за ним. Ключница недавно жаловалась, что у Олежки не заладилась учеба у мастеров.

С недавних пор Доронины решили, что научат ремеслу всех своих дворовых ребят. Мальчишки старались, понимая, что вместо чёрной работы смогут заниматься делом, как Митька или Аксинья. А вот у Олежки учеба не пошла впрок. Уже два мастера наотрез отказались от него, твердя, что мальчишка ни на что не способен. Это было странно, потому что дома все считали его смышлёным.

И сейчас, наблюдая за ним, Дуня сообразила, что у маленького хитреца есть собственные планы на своё будущее.