Книга Тюдоры. Любовь и Власть. Как любовь создала и привела к закату самую знаменитую династию Средневековья [litres] - Сара Гриствуд

за Гвиневрой в окно и, дождавшись, когда та исчезнет из поля зрения, пытается вылезти из окна и разбиться на смерть о землю. Потом ради ее любви он подвергает себя позору, забравшись в телегу для перевозки обычных преступников (отсюда альтернативный титул Ланселота – «Рыцарь телеги»). Гвиневра еще и винит его за то, что, прежде чем сделать это, он на мгновение помедлил. Дальше, чтобы спасти ее, он, окровавленный, ползет по мосту, состоящему из клинков мечей, и – самое сложное – подчиняется приказу королевы, чтобы угодить ей, изо всех сил стараться не победить, а проиграть на турнире[20].

Церковь считала женщин дочерьми грешной Евы: Тертуллиан называл их «вратами дьявола», а святой Иоанн Златоуст – самым опасным среди всех диких зверей. И все же Ланселот Кретьена, покидая покои Гвиневры, преклоняет перед ними колени, словно перед религиозным святилищем. Для средневекового общества, в котором командует церковь и доминируют мужчины, это выглядит крайне необычно и приводит в замешательство даже по современным меркам – ведь историю Ланселота и Гвиневры на протяжении многих лет рассказывали бесчисленное количество раз и продолжают пересказывать по сей день[21].

На протяжении более чем 800 лет тайны куртуазной любви не перестают очаровывать нас. Мы продолжаем впечатляться и некоторой абсурдностью происходящего (все-таки надо признать, что их губы рановато соединились в поцелуе), и центральной дихотомией «страсть против принципов» – или, скорее, того места, которое на самом деле занимали высочайшие принципы или долг. Однако во времена, когда в реальном мире у женщин было юридическое положение движимого имущества, а замужней даме, заводившей любовника, грозили роковые последствия, все международное аристократическое общество склонило голову и вдохнуло пьянящий запах этой причудливейшей фантазии.

Что же все-таки стояло в те времена за понятием «куртуазная любовь» – или куртуазия, куртуазность, галантная любовь? (Термин «куртуазная любовь» вошел в обиход только в XIX веке.) Социальный ритуал? Коллективная фантазия? Игра? В пользу последней свидетельствует распространенная среди современников аналогия культа любви с игрой в шахматы. Само это явление зародилось как устная литературная традиция трубадуров, которые с конца XI века буйным цветом расцвели на юге Франции, сочиняя на родных языках из группы ланг д’ок. До нас дошло около 450 имен поэтов-лириков – бунтарей и рок-звезд своего времени (в том числе около 20 женщин– трубадуриц (trobairitz)), которые нередко обретались в аристократическом обществе и осмеливались свободно комментировать принятые в нем порядки и религиозные догматы.

Вскоре в Северной Франции появились свои поэты – труверы, сочинявшие на языках ланг д’ойль; а через некоторое время те же идеи распространились по землям Италии и среди германских миннезингеров. Сочинение Кретьена де Труа было переведено не только на немецкий, но и на средненидерландский, древневаллийский и древненорвежский языки. Популярные песни о деяниях (chansons de geste) – эпические сказания о подвигах, рассчитанные на мужскую аудиторию, – приобретали более утонченные оттенки любовных песней (chansons d’amour) и романов, которые сочетали военные приключения, обожание дам и стремление к нравственной цели, а нередко и элементы сверхъестественного.

Куртуазная любовь развивалась в условиях того века, в котором зародилась. (Что интересно, отголоски части этих условий будут звучать и в эпоху Тюдоров.) Служение влюбленного даме сердца было построено по образцу феодального договора, который устанавливал, в чем состоит служение виллана своему господину или рыцаря – королю. К. С. Льюис указывал, что слово midons, которым влюбленный обращался к своей даме, «этимологически восходит к обращению „мой господин“, а не „моя госпожа“»[22]. Трубадур Бернарт де Вентадорн, сопровождавший Алиенору Аквитанскую в Англию, в одной из песен обещает служить своей даме «как служил бы доброму господину».

Но и сам феодализм не стоял на месте. Часть ученых считает, что к этому моменту он начал приходить в упадок: управление становилось все более централизованным, экономика – все более денежно-ориентированной, а главное – в рядах дворянства появлялись все новые люди. Новоиспеченная знать была кровно заинтересована в мировоззрении, утверждавшем, что благородство основывается не на происхождении, а на поступках. Именно это явление стало одной из основ эпохи Тюдоров.

Это был период, когда, по мнению медиевиста Д. Д. Р. Оуэна, у западной цивилизации «появилась потребность в переоценке». Происходил широкомасштабный сдвиг от общественного к частному, внимание постепенно смещалось на личные чувства, индивидуальный образ действий. Исследователь эпохи Возрождения Стивен Гринблатт назвал этот процесс формированием нового «я»[23]. Так называемый «ренессанс XII века» предвосхитил «перерождение» Европы несколько веков спустя, не в последнюю очередь благодаря новому пониманию текстов классической античности, получившему развитие в течение последовавших столетий.

«Ренессанс XII века», помимо строительства величественных готических соборов, ознаменовался развитием письменности на местных языках, которое породило новый рынок читательниц, не владевших латынью. Большая игра куртуазной любви была частью общего смягчения нравов, характерного для периодов, когда люди начинают жить лучше, больше читать и путешествовать. В эту эпоху церковь и зарождающиеся национальные государства стремились направить ничем не стесненный класс конных воинов либо в крестовые походы на Святую землю (похожие на походы рыцарей Камелота), либо на более безопасные и регулируемые рыцарские турниры. Нетрудно догадаться, насколько полезны для пропаганды могли оказаться истории о короле Артуре. Еще одним источником компенсаторной фантазии о куртуазной любви стало социальное устройство аристократического общества, которое характеризовалось огромным дисбалансом между полами[24]. В средневековом замке, где даже домашнюю работу в основном выполняли мужчины, их численность могла превосходить количество женщин даже в десять раз. В XII веке это явление усугублялось походами на Святую землю, когда женщины оставались управлять хозяйством за мужчин. Этот дисбаланс продолжал наблюдаться и при королевском дворе, а позже стал особенно заметен при Елизавете I, которая, несмотря на собственную принадлежность к женскому полу, предпочитала, чтобы ее придворные не объединялись в пары.

Вопреки всем предписаниям церкви и феодального общества о сексе и браке, куртуазная любовь стала своего рода жестом против того, что сегодня принято называть «суровым авторитарным миром с мужским доминированием». Причем доминированием как политическим, так и внутрисемейным. Возможно, неслучайно мечта о куртуазной любви зародилась как раз в тот момент, когда обществом все сильнее завладевал институт брака, соседствовавший с культом безбрачия. Лишь к концу XI века брак стал священным таинством, которое мог отправлять только священник, а безбрачие – обязательным требованием ко всему духовенству. В результате женщины все больше лишались прав и возможностей. Главное событие их жизни – брак – попадало под контроль церкви, которая считала их агентами греховной сексуальности. К тому же у женщин становилось все меньше возможностей получать образование и заниматься наукой, которые теперь сосредоточились в новых, исключительно мужских университетах.

Согласно догматам церкви, Ева была слабой, греховной стороной Адама. В куртуазной литературе, напротив, дама превозносилась как арбитр, третейский судья и