Книга Бумеранг вернулся - Александр Васильевич Чернобровкин

объеденные животными и птицами. По обе стороны стояли темные дома. Может, в каких-то и были люди, но не высовывались. Если сделать поправку на местную архитектуру, подобные картинки в предыдущие лет тридцать транслировали из тех стран, куда постучалась демократия по-американски: Югославия, Ирак, Афганистан, Ливия, Сирия…

Джейн с непривычки быстро уставала. Мы останавливались, присаживались на еще не остывший после дневной жары асфальт или шли пешком. Она старалась держаться ко мне как можно ближе. Не знаю, что больше пугало девушку — гангстеры или темнота. Мне показалось, что уже не рада, что отправилась в путь.

— Можешь вернуться, — предложил я.

— Нет-нет-нет! — испуганно прошептала Джейн.

Видимо, опять остаться одной еще страшнее.

Часа через два с половиной мы добрались до длинного подвесного моста Уайтстоун, как значилось на указателе. Перед въездом на него на обеих полосах автомагистрали были высокие завалы из разбитых машин и бетонных «ежей», которыми укрепляют пляжи. Наверное, жители Бронкса отгородились от непрошенных визитеров из соседних районов. Я предположил, что там может быть охрана, выдвинулся один, оставив Джейн с велосипедами. Вскарабкавшись на самый верхний автомобиль, не увидел на противоположной стороне ни души. Дисциплинированность — не самая сильная сторона латиноамериканцев. Пришлось нам перетаскивать велосипеды по барьеру, который разделял полосы. На противоположной стороне моста был еще один завал пониже, который преодолели быстрее.

Еще часа через час с небольшим мы проехали по мосту Дро через реку Хатчинсон и на развязке свернули направо в парк Пеллхэм-бей. Моя спутница начала сдавать. В придачу вышла луна, высеребрила дорогу и деревья по обе стороны ее. Мы теперь хорошо заметная цель. Надо было найти безопасное место для дневки. На круге повернули налево и поехали по улице Береговая, пока не увидели съезд направо. Эта дорога привела нас к двухметровому каменному забору с распахнутыми железными воротами, а дальше был мрачный двухэтажный особняк с крыльями в колониальном стиле. Обычно такие выбирают для съемок фильма ужасов. На стенде перед каменной лестницей из четырех частей с ровными, выложенными плитами участками между ними, которая вела к главному входу, было написано, что это исторический дом-музей Бартоу-Пелла.

Двери были нараспашку, часть окон выбита. Я зашел в дом первым, держа дробовик наготове. Попал в большой холл, из которого одна дверь вела налево в гостиную, другая направо в столовую. Отодрав от стены кусок обоев из плотной шершавой бумаги, свернул факел, поджег газовой зажигалкой. Наверху послышались шорохи — разбегались небольшие животные, наверное, кошки, судя по стойкому аромату их мочи. В обеих комнатах было по камину. Я поднялся наверх по красивой изогнутой лестнице. На втором этаже были две спальни со старинной мебелью и типа квартиры из двух комнат с современной обстановкой, в которой жила, судя по скелетам, семейная пара, присматривавшая за домом. Скромная деревянная лестница вела в мансарду, где была еще одна комната, видимо, для прислуги. В правом крыле находилась оранжерея с куполообразным потолком и засохшими растениями. В левом на первом этаже зал и кабинет, а на втором еще один зал и библиотека. За домом у стен стояли несколько белых пластиковых бочек, заполненных дождевой водой. Наличие каминов, деревянной мебели и пресной воды делали это место идеальным для схрона.

— Покемарим три часа до рассвета, а потом осмотримся внимательнее, — предложил я, заводя будильник на золотых часах «патек филипп», подаренных женой на последний наш Новый год.

Скоро я буду считать продукцию этой фирмы знаком предстоящей разлуки.

7

В окно через пространство между не плотно сдвинутыми, темными шторами пробивается серый свет. Утренние сумерки как бы разведывают темную, враждебную территорию. Перебравшись черед мою грудь, падают на правую щеку девушки. Джейн Фаулер спит на боку, прижавшись ко мне и укрытая ниже пояса клетчатым пледом, на старинной широкой кровати. На девушке только черная футболка, которую попросила не снимать, но джинсы стянула сама, как только я расстегнул металлическую пуговицу и «молнию». Сомневаюсь, что влюблена в меня. Скорее всего, решила, что лучше уж со мной начать, чем быть изнасилованной каким-нибудь уродом. Целовалась неумело и пыталась сделать минет, хотя я не просил, потому что отреагировал на нее сразу. Наверное, наслушалась таких же «опытных» подруг или порнухи насмотрелась, как надо ублажать мужчину.

— Расслабься и наслаждайся. Больше ничего от тебя пока не надо, — сказал я и взялся за дело медленно и нежно.

Джейн тихо попискивала от удовольствия и елозила по кровати узкой мускулистой попкой, когда было чересчур приятно. Кончала быстро и коротко, почти по-мужски, и опять заводилась. Сколько раз испытала оргазм до того, как я вошел в нее, сбился со счета, но после — трижды. Мои эмоции были не менее яркими, потому что, в сравнение с влагалищем моей жены, родившей дважды, девичье было нерасхоженным, упругим, каждая фрикция доставляла удовольствие. Когда я кончил и лег рядом, Джейн радостно захихикала и начала целовать меня в плечо, шею, щеку… Подумал, что в сексуальном плане она очень удобная партнерша. Нетребовательная, удовлетворяется быстро, любой мужчина будет чувствовать себя сексуальным гигантом в постели с ней. Впрочем, после родов всё может измениться в неожиданную сторону.

Если я завел будильник, то обычно просыпаюсь немного раньше и выключаю его. Если не заведу, обязательно просплю. Из двух бед выбираю меньшую. Высвободив правую руку из-под головы девушки, перевожу стрелку будильника на восемь утра. Он должен отработать. Это вам не электроника. Джейн во сне прижимается ко мне плотнее, напоминая слепого щенка, который ищет сосок. Нежно глажу ее растрепанные сухие волосы. Девушка вздрагивает, проснувшись, узнает меня в полумраке и улыбается.

— Доброе утро, милый! — произносит она счастливо.

Я не признавался ей в любви, как и она мне, но так повелось у американцев в начале двадцать первого века или раньше: просто поцеловались — малыш (baby), позанимались сексом — милый (honey), сделал предложение — любимый (sweetheart).

Я целую ее в губы, задираю вверх черную футболку, открывая белое, незагорелое тело, небольшие груди с напряженными твердыми сосками, «сдаиваю» их губами, заставляя девушку дергаться от удовольствия, завожу ее рукой, доведя до оргазма, после чего приступаем к главному в миссионерской позе. На этот раз она обнимает меня и неумело подмахивает, замирая ненадолго после каждого прихода. При этом кажется ненасытной, но, когда я кончаю, тут же остывает или делает вид. Заметил в ней обостренную женскую чуткость, которая появляется только с возрастом и опытом, причем не у всех. Наверное, опасная ситуация включила природные инстинкты, загнанные на самое дно социальными