Книга Ужасы Фобии Грин - Тата Алатова

на нее — сочувственно, удивленно, раздраженно. Но никто не смеется. Что смешного в голой девчонке с черными руками?

Фобия не знала, какие силы отделяют ее от энергетического приступа. Полная безоговорочная бесконтрольная разрушительная паника держалась на самых тонких ниточках сознания. Легкий шорох — и ниточки превратятся в обрывки.

Псевдомаги тоже поняли это, потому что начали отступать к баракам. Многие девочки хорошо помнили предыдущий приступ, после которого им пришлось несколько дней находиться на попечении нянюшки Йокк.

Фобия зажмурилась, стараясь не чувствовать своих рук. У нее нет рук. У нее есть крылья. Два белых сильных крыла. Она ангел. Потому и голая. Потому что ангелы только такими и бывают. Она улетит отсюда на необитаемый остров и в жизни больше не увидит ни одного человека и не услышит ни одного голоса…

— Черт побери, Грин, что ты делаешь?

Пришлось открывать глаза.

Крест стоял в нескольких метрах от нее, гораздо ближе остальных, которые все отступали.

Когда-то Фобия читала в одной дамской книжке, что обнаженная женщина делает мужчину добрее. Видимо, в этот раз что-то не то было то ли с женщиной, то ли с мужчиной, потому что выглядел бывший наемник ну очень злым.

— Немедленно оденься, — сказал Крест с омерзением. — Не знаю, что это тебе пришло в голову шастать по лагерю голой, но так друзей не заводят.

— У меня краска на руках, — объяснила она таким тоном, словно сообщала о бомбе, детонатор которой находился в ее влажных ладонях.

— Думаешь, это причина?

Один из мальчиков с опаской подбежал к Кресту — он принес одеяло. Безопасное. Непроницаемое. Засыпая, Фобия каждую ночь мечтала заполучить такое в вечное пользование. Можно было не волноваться, что ее психика сыграет с пространством очередную шутку, пока ее хозяйка спит.

Фобия чуть покраснела, когда мальчишка, прежде, чем уйти, кинул любопытный взгляд на ее грудь, на бедра. Да, она и сама знала про лишние килограммы. Но с другой стороны — она совершенно не собиралась кому-либо демонстрировать их так навязчиво.

Крест кинул ей одеяло.

Фобия поймала его своими черными руками и укуталась. Стало хорошо. Только сейчас она ощутила, что замерзла.

За спиной послышалось сдавленное хихиканье. Фобия посмотрела туда, откуда доносились звуки. Призрак Цепь и бывшая русалка Несмея, променявшая хвост на ноги, очень радовались своей шалости.

Да, не следовало задирать трехсотпятидесятилетнее привидение.

— Иди за мной, — сухо сказал Крест.

— Я никуда не пойду, — торопливо ответила Фобия. — Хватит.

Паника хищно оскалилась внутри. «Заткнись», — сказала ей Фобия, и в этом мысленном приказе прозвучали властные интонации. Как у Креста, когда он заставлял своих подопечных встать и бежать дальше.

Как ни странно — паника послушалась. Фобия отложила в памяти эту крохотную победу, велев себе обдумать ее в более свободное время. Когда два черных глаза не будут пытаться прожечь в ней дырку.

— Это правда, что ты спишь с коровой?

— Да. Она дышит, и я качаюсь на волнах.

— В твоей медицинской карте не написано об эксбиционизме и зоофилии. Я отправлю твоему отцу дополнительный счет за диагностику сексуальных девиаций.

— Не надо. Я объясню.

— Мне плевать, — удивился Крест. — Я же не чертов доктор, чтобы слушать твой лепет.

Руки все еще оставались черным. Отвратительные пятна появлялись на одеяле. Нужно отмыть. Нужно уйти из прицела злобного взгляда.

Фобия сделала шаг назад.

— Стоять, — лениво приказал Крест. Он неторопливо обошел ее по кругу, удерживая необходимую дистанцию — метр, и даже больше. Фобия ощущала себя слоном в цирке, к которому приглядывался новый дрессировщик, раздумывая, куда именно ткнуть крюком в первую очередь. Если бы у Фобии было четыре ноги, она немедленно встала бы на задние, демонстрирую свою понятливость. Как продемонстрировать ее в своем человеческом обличье, она не знала. Поэтому просто стояла, сдерживая зубную дрожь.

— Ты не будешь больше спать в коровнике, — решил Крест.

— Но девочки…

— Ты не будешь больше жить в бараке. К тебе нельзя подпускать тех, у кого бьется теплое сердце. Несмея! Я придумал, как ты можешь доказать свою полезность.

Русалка вышла из тени дерева. Медленно приблизилась к Фобии. Казалось, что она не идет, а плывет — так легки и изящны были ее движения. Крохотные ступни ступали по земле осторожно, как по стеклу. Светлые волосы струились по узким плечам, высокой груди, скрывали талию и заканчивались ниже колен.

Несмея была прекрасна — ее раскосые изумрудные глаза, жадный пухлый рот, совершенное тело лишний раз рассказали Фобии о том, что она — ошибка природы, стоящая посреди лагеря в одеяле.

— Ты уверен, Крест? — спросила Несмея хрустальным голосом, который напомнил Фобии о всех закатах над океанами, которых она не видела. — Я не слишком хорошая соседка.

— А с чего ты решила, что хоть кто-то здесь заслуживает чего-то хорошего?

— Почему я вам так неприятна? — решилась спросить Фобия. Этот вопрос обжигал кончик ее языка уже несколько дней.

— Ты слабая и бесполезная. Если бы мы были в море, я бы кинул тебя за борт, сбрасывая балласт.

Крест не пытался ее обидеть. Он просто ответил на вопрос. Она спросила — он ответил. Ни малейшей попытки уязвить гордость Фобии. Даже крохотной. Вряд ли он когда-либо вообще пытался намеренно задеть чьи-то чувства. Для этого нужно быть неравнодушным. Получая удовольствие от боли, которую ты причиняешь, ты доказываешь собственную вовлеченность. Кресту же было все равно.

Несмея кивнула Фобии, приглашая следовать за собой.

Русалка жила в некотором отдалении от лагеря, в небольшом домике на берегу. Домик был одноместным, зато меж деревьев возле него был натянут гамак. Фобия, все еще кутаясь в спасительное одеяло, с готовностью забралась в него и крепко уснула.

И только утром, когда она восходящее солнце осветило все вокруг, она поняла, что всю ночь проспала у реки.

На самом деле это был всего лишь широкий ручей, на полноценную реку водоем не тянул. Но тем не менее — победа была безусловной.

На влажной от росы траве возле гамака Фобия увидела стопку своей одежды. Натягивая джинсы, она думала о том, что за неделю в лагере натерпелась большего ужаса, чем за всю свою жизнь. И у нее случился только один энергетический выплеск — в первую ночь в бараке.

Есть хотелось до слез. Лагерь еще спал. Кок Боцман неторопливо нес поленья, чтобы начать топить полевую плиту. Он был смугл,