Книга Дерзкая на десерт - Саша Кей
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Один момент я на повторе просматриваю раз десять.
Козырев делает булочки для борща, сваренного в полевых, так сказать условиях.
Я где-то слышала, что вид женщины, готовящей борщ, для мужчины как афродизиак. Ничего не могу сказать по этому поводу, но вот мужик, который может меня покормить в любых обстоятельствах вызывает у меня мощный прилив либидо.
И нет. Дело вовсе не в том, как он полотенцем вытирал муку, попавшую ему на идеальный пресс, каждый кубик которого манил его потрогать.
Определенно, оператор знает свое дело и вкуривает, что основная целевая аудитория шоу — домохозяйки, ну и вообще женщины. Я вполне понимаю, почему Левина с таким восторгом отзывалась.
Я лезу в комментарии.
Парочка благодарностей за удачный рецепт, а все остальное — охи и ахи дамочек по поводу волшебных рук Влада. Почему-то эти слюнепускания меня злят, и я почти собираюсь написать, что эти руки были на моей заднице и нечего тут, но вовремя спохватываюсь.
Действительно, нечего.
Ну ведь видно же, что дикий необъезженны мустанг, не пуганный серьезными отношениями. Ему лишь бы барышню нафаршировать.
С таким свяжешься — и фигуру потеряешь, и сердце, и последние мозги.
Слишком весь идеальный, ну кроме характера.
Впрочем, должны же у него быть какие-то недостатки?
Такие, как Козырев, они как мухомор — снаружи красивые, а в рот возьмешь и отравление обеспечено.
Тьфу-ты, господи.
Не надо брать Влада в рот. Я вот от малинки чуть трусы не потеряла, на этом и остановимся.
В принципе, вряд ли наши пути вновь пересекутся…
В этот момент до меня доходит, что я залезла в морозильник и ищу там сало.
Так все, чур меня чур. Надо спать.
Только и во сне меня преследуют воспоминания о Козыреве. Как он слизывает шоколад с нижней губы, как его голубые пронзительные глаза заглядывают в мои, как сильные руки то украшают фондан, то трогают меня.
Только не так как в реальности, а смелее, увереннее.
В общем просыпаюсь я изрядно злая и совершенно неудовлетворенная.
При чем во всех отношениях.
Не нравится мне и то, что в холодильнике одна трава и вареная куриная грудка, и то, что организм напоминает мне, что весна бывает не только у котов.
Кроме того, я просыпаю все будильники. Вообще-то, у меня это редкость. Я же не Левина. Обычно я встаю сразу, а опаздываю я совсем по другим причинам. Янка говорит, что я просто копуша. Впрочем, пар у меня сегодня нет, в универ тащиться не надо, так что я с чистой совестью могу приготовиться к корпоративу в неторопливом темпе.
И не собираюсь задумываться, зачем я брею позавчера бритые ноги и критически разглядываю педикюр.
Где-то за полчаса до выхода, когда один глаз уже накрашен, я чуть не пускаю весь макияж под откос, потому что внезапно громко пиликает телефон, рука с тушью дергается, но я успеваю вытаращиться на себя в зеркало, вместо того чтобы моргнуть. Высший пилотаж, я считаю.
Что там за смертник?
Открываю сообщение и, хотя номер явно не из моей записной книжки, я без малейших сомнений угадываю, от кого оно.
Нет, ну это ж надо иметь такую сволочную натуру?
Как он номер-то мой выскреб?
И ведь не лень было искать…
Факт того, что товарищ напрягся для поисков, меня радует. Не должно, но радует.
Правда, эта радость меркнет, когда загружаются присланные фото.
Это бесчеловечно!
На первой фотографии чашка капучино с зефирками, а на второй…
На второй — пузатые мешочки из кружевных блинчиков.
И я с ума сойду от того, что не знаю, что внутри. Они сладкие? С ягодой? Или с курочкой и грибами? Или там сыр?
Черт возьми! Ну кто так делает?
Ниже подпись: «Готовлюсь к Восьмому марта».
«Я же сказала, ты не в моем вкусе!» — отбиваю я в ярости.
«Так ты ж на вкус меня еще не пробовала!»
Пошляк! Не буду отвечать. Откладываю телефон, а у самой зудит. Глаз недокрашен, а я вместо того, чтобы закончить, не даю потухнуть экрану телефона и смотрю, что еще напишет.
Через пару минут моего молчания, Козырев присылает:
«Ты не поняла. Я не мнением твоим интересуюсь. Я предупреждаю. Завтрашнее утро у тебя занято».
Глава 8. Главное подсечь, когда клюнет
Панорама города в вечерних огнях — это прекрасно.
Но открытый балкон, обогреваемый свисающими с навеса и отрезающими посетителей от пронизывающего мартовского ветра тепловыми пушками, нравится мне не шикарным видом на бескрайнюю реку, лишившуюся льдин и не скованную ничем убегающую вдаль, и не горами, темными силуэтами, встающими на том берегу.
Вот вообще не этим.
А тем, что, задвинув за спиной стеклянную дверь, я оказываюсь отрезанной от сводящих с ума ароматов.
— Ну и? — понукает Левина в трубку, а на заднем фоне Бергман ругается, что они опаздывают, и Роза Моисеевна уже весь мозг ему сожрала. На что Янка просто пускает воду в ванной, где она заперлась от мужа, чтобы не слышать его возмущения.
— Что «ну и»? — я фланирую вдоль высоких перил, украшенных гирляндами фонариков в несколько слоев, и изливаю свою боль подруге. — Все, как и ожидалось. Меня посадили рядом с Карповым, и, разумеется, с нами за стол уселась его мама. Мало мне их на кафедре? Этот семейный подряд меня убивает.
— Ну в вашем практически сугубо женском коллективе урвать себе мужика за стол — это роскошь. Есть хоть кому наливать… — пытается утешить меня Левина.
— Да, только он все время забывает подливать безалкогольное! А у меня нет закалки его мамаши. Пятый фужер был явно лишним… И дополнительный бонус от рассеянного Володи в виде вина, налитого и в шампанское, и в лимонад тоже не к месту!
— Может, это стратегия?
— Вырубить меня нахрен?
— Ну да. Это такое… Что у тебя шумит такое? Даже музыку почти не слышно.
— Я на балконе, это обогреватели.
— Ты сбежала? — хихикает Янка.
— Да, стою дышу свежим воздухом. Ты не представляешь, какая это пытка! Невыносимо просто! Я подъела все свежие овощи, на столе осталось в конец разнузданное непотребство! — возмущаюсь я.
— Что ты имеешь в виду? — удивляется Левина. — Боюсь, при словах «разнузданное непотребство» я представляю себе совсем не то, о чем ты говоришь…
С отвращением перечисляю:
— Блинные рулетики с начинкой из мусса семги
